Егор Самойлик - Ветер над сопками

Речкин принялся выковыривать из носа бетонную пыль. В горле сильно першило. Алексей покряхтел немного, стараясь избавиться от этого неприятного ощущения, и громко раскашлялся, глубоко, надрывисто, до рвотных позывов.

– Ты как? – возник рядом Розенблюм.

Стоя на коленях, без привычных очков на длинном, худом, будто фанерном носу, он тревожно ощупал спину Алексея.

– Целехонек… Как сам? – откашлявшись, прохрипел Речкин.

– Тоже вроде… – Михаил ощупал лицо в районе глаз и спохватился: – Очки мои куда-то запропастились… На полу где-то, наверно… Не подавили бы. Без них я, как крот!

– Что там на улице? – громко спросил Речкин, аккуратно вставая на ноги.

– Пытались, гады, гранат подбросить еще! – обернулся в сторону общей комнаты калмык Цецкаев, что стоял вторым номером на правом пулемете. – А сейчас не видать никого… Один с автомата прям в бойницу шарахнул, так мы его прищучили! Вот, лежит метрах в пятнадцати теперь!

Ориентируясь на низкорослую фигуру Цецкаева словно на маяк, Речкин, шатаясь, побрел к пулеметной ячейке. Ноги были словно ватные и слушались неохотно, поэтому приходилось придерживаться руками о холодные, шершавые, как наждак, стены.

Пыль, поднятая в воздух взрывом, понемногу оседала, но все еще навязчиво лезла в глаза и нос. Алексей старался дышать неглубоко, прикрыв лицо рукавом гимнастерки.

Послышался стон со стороны левого пулемета. Солдаты, собравшиеся в общей комнате, повалили на звук. Белые с ног до головы, словно привидения, выходили они на свет, бьющий из бойницы. Речкин провел ладонью по голове. Фуражки на ней не было, а волосы были густо покрыты бетонной пылью, которая собиралась во влажной от пота ладони в целые хлопья.

Наконец возле выхода из левой ячейки разглядели лежавшего на полу бойца. Это был Чернов из саперного батальона. Присыпанный бетонной пылью, мелким камнем, словно бы на него высыпали мешок строительного мусора, он не то стонал, не то хрипел, пытаясь приподнять голову.

– Миша, осмотри его! – позвал Речкин Розенблюма.

Михаилу на помощь подоспел Николаев, только что вышедший из тамбура, куда он успел нырнуть за секунду до взрыва. Осторожно взяв Чернова за руки и за ноги, они перенесли его к дальней стене.

– Здесь еще один… – послышался голос Номоева, который стоял за пулеметом в левой ячейке.

Речкин шагнул за порог. Номоев, на секунду оторвав взгляд от бойницы, ткнул пальцем почти под самые свои ноги. Алексей уже со спины узнал лежавшего на полу лицом вниз бойца – это был Логинов.

– Помоги-ка! – кивнул Речкин Номоеву.

Ухватив сержанта за гимнастерку, они вдвоем оттащили его в общую комнату и перевернули на спину. Внутри у Речкина прокатило леденящим душем. Рука, которой он держал Логинова за гимнастерку, от увиденного непроизвольно обмякла и повисла, касаясь пальцами грязного пола.

На шее, груди и животе сержанта, перемешавшись с бетонной пылью, чернели пятна крови. Глаза, мутные, стеклянные, словно искусственные, также были покрыты тонким слоем светло-серой взвеси. Из приоткрытого рта тянулась тонкая темно-бурая, вспененная лента.

Речкин все еще не верил своим глазам и судорожно пытался нащупать пульс на запястье погибшего. Он знал этого солдата без малого год, знал чуть ли не лучше всех других своих подчиненных, доверял ему безгранично и в душе по-отечески любил. Лучший из его бойцов. В свои двадцать лет уже прошедший одну войну, имевший боевую награду, и даже здесь среди двух десятков раненых и пока еще уцелевших Логинов был самым опытным.

– Как же глупо… – едва слышно вырвалось у Речкина сквозь сжатые от боли и обиды зубы.

Что есть мочи Речкин стиснул кулаки, до крупной дрожи по телу, силясь сдержать подступивший к горлу сухой ком. Но слезы все же проступили на его глазах мелкими хрусталиками.

Алексей поспешил тут же вытереть их коротким, быстрым движением руки, как можно незаметнее. Но скрыть явное, то, что читалось на его лице даже в полумраке, не удалось. Вокруг уже столпились защитники ДОТа и замерли, понуро опустив головы.

– Не уберег я тебя, Логинов… Не уберег… – хриплым шепотом сорвалось с пересохших губ Речкина.

Он выдохнул, глубоко, протяжно, обрывистым, едва слышным воем, словно пытаясь выдавить из себя жгучую боль, стиснувшую ему грудь.

Алексей обвел глазами вокруг себя, чуть приподняв голову.

– Николаев, Харуллин, отнесите тело сержанта Логинова к выходу… – распорядился Речкин спокойным, ровным голосом, почти без эмоций.

Харуллин, красноармеец пятой роты, чернявый, смуглый татарин, с острыми, миловидными, почти девичьими чертами лица, быстро подошел к убитому и ухватил его под плечи. Николаев же продолжал стоять, словно окаменевший. В его больших, нежно-бирюзового цвета глазах блестели крупными каплями слезы, готовые вот-вот сорваться вниз по щекам.

– Николаев! – грубо рявкнул Алексей. – Взял Логинова за ноги и к выходу его!

Николаев словно опомнился ото сна, коротко кивнул, растер слезы по грязным щекам, отчего те покрылись черными разводами, и суетливо принялся помогать Харуллину.

Речкину необходимо было куда-нибудь пойти… Хоть к бойнице, хоть в общую комнату, хоть к выходу, где лежали трупы бойцов. Хоть куда-нибудь! Изобразить деятельность, участие…

Этого требовало от него и его звание, и его положение начальника. Но он решительно не мог заставить себя сделать даже шаг. Хотя бы один-единственный, самый незначительный шаг… Не мог, и все. Мысли примутненно растворились где-то вне происходящего, а тело отяжелело и обмякло, будто не свое…

– Алексей… – выхватил Речкина из отрешенности голос Розенблюма.

– Да… – чуть слышно отозвался лейтенант, продолжая смотреть в никуда.

Розенблюм привычно обтирал окровавленные руки о гимнастерку, но теперь уже в районе груди – только там она еще сплошь не запеклась блестящим багрянцем. Свой незамысловатый передник он давно выбросил, так как тот насквозь был пропитан кровью.

– У Чернова осколками сильно ноги поранены. Левая совсем плохая, кость раздроблена. Что смог, руками достал, но много осколков еще внутри… Нужны инструменты… – поблескивая в полумраке стеклами очков, которые ему все ж удалось отыскать, тихо проговорил Розенблюм почти на самое ухо Речкину. – Еще один осколок в бок попал, но там все проще… Навылет. Органы вроде не задеты. Точнее сказать сложно. У Чернова шок…

– Выживет? – тихо спросил Речкин и вновь раскашлялся от бетонной пыли, которая продолжала драть ему носоглотку.

– Если органы не задеты… Боюсь, что крови много потеряет… Перевязку сделал пока, да скоро перевязывать нечем будет… – как-то неопределенно пробормотал военфельдшер, подождав, пока Алексей откашляется.