Егор Самойлик - Ветер над сопками

Дождь заметно поутих. Исчез всепоглощающий, монотонный, ливневый шорох. Плотная серая стена небесной воды проредилась, открылись невидимые до этого глазу сопки и скалы вокруг. Издали даже стал прорисовываться знакомый силуэт Угловой.

– Ну что там? Спокойно все? – обратился Речкин к Макарову, усевшись на землю.

– Да… – коротко ответил Макаров и добавил: – Удивительное дельце…

– Может, решили, что перебили всех? – предположил Номоев.

– Вполне! – подхватил его версию Макаров, перевернувшись на спину. – Сколько там наших осталось!

– Миша, Харуллин… – почти шепотом, с горечью, пробормотал Речкин, задумчиво смотря куда-то вдаль.

– Галсатэ… – тихо добавил Номоев.

– Скольких ребят положили… – зло процедил сквозь зубы Макаров.

В воздухе повисла тишина. Молчал Речкин, сидя на земле и широко разложив руки на коленях. Молчал Номоев, сидя на корточках возле Николаева. Молчал Макаров, лежа на холодной, покрытой насквозь сырым мхом земле возле своего «ДП». Три усталых, бледных, покрытых обильной щетиной, перепачканных грязью, просоленных порохом и потом лица. Три пары красных от недосыпа, просквоженных холодными ветрами, видевших то, что за рамками человеческого понимания, глаз… Молчали… Молчали об обиде за свою поруганную землю, о страхе и ужасе, который довелось им пережить, о своих павших товарищах. Никем не объявленная минута молчания длилась недолго.

– Пора идти! – оборвал ее Речкин, подняв с земли автомат и вставая на ноги. – До Титовки нам при наших раскладах часов пять – не меньше. А там, судя по вчерашним отзвукам боя, и до наших недалеко!

Шли медленно и осторожно. Валила с ног невыносимая усталость, но надо было как можно дальше удалиться от Угловой. В сложившейся обстановке хорошо бы им было уйти от ручья, путь вдоль которого был весьма предсказуем. Но петлять среди бесчисленных сопок, болот и озер не было уже ни сил, ни времени. В дороге время от времени останавливались, пили воду и жевали размокший от воды ягель. Несли Николаева по очереди: то Макаров и Номоев, то Номоев и Речкин, то Речкин и Макаров.

Следов боев почти не встречали. Где-то нашли несколько наскоро сложенных из камней брустверов, попадались отдельные стреляные гильзы, немецкие и советские, несколько глубоких воронок от авиабомб.

На берегу большого озера, в которое очередной раз впадал ручей и вновь продолжал свой путь из него же, они наткнулись на труп советского солдата. Его убили несколькими выстрелами в спину. Судя по синюшной отечности и стойкому сладковато-тошнотворному смраду, погиб он пару дней назад. Видимо, на первый или второй день наступления. Макаров с отрешенно-каменной маской на лице торопливо обыскал его. Оружия, документов и самого вожделенного – еды при нем не было. Нашли лишь с десяток патронов, но и ими не стали разбрасываться – забрали с собой.

Погода постепенно менялась. С приближением дня дождь совсем помельчал, уже лил кратковременными зарядами. Поднялся незначительный, но очень прохладный ветерок, который разорвал серый покров облаков, дав волю солнечным лучам.

Насквозь сырая форма плотно облегала тело, ветер холодил ее, отчего бросало в дрожь. Идущих спасало лишь то, что они беспрестанно двигались, да еще и тащили своего товарища. Николаева же приходилось растирать руками во время коротких передышек, чтоб не переохладился. В сознание он так и не приходил. Его накрыли еще одной шинелью и несли головой вперед, как и положено раненому. Не то чтобы из суеверий, но все же…

Вокруг стояла тишина. Лишь ближе к обеду над сопками пронеслись несколько немецких бомбардировщиков, через пару минут вдали прогремело с пару десятков взрывов, а затем началась плотная стрельба. Время от времени со стороны Рыбачьего ветер доносил отголоски пулеметных очередей.

Все трое едва держались на ногах. Спотыкались, падали и вновь вставали. Речкин хотел увести людей как можно дальше от Угловой, хотя и сам едва находил в себе силы. Каждый новый шаг давался с большим трудом, но все трое молчали, словно ожидая – кто сдастся первым.

Они поднялись по очередному склону очередной сопки. Скорость их передвижения была настолько ничтожна, что этот не самый крутой подъем они преодолевали долгие полчаса.

– Все! Привал! – взмолился на выдохе Макаров.

Он шел последним, держа шинель с Николаевым со стороны его ног. Остановившись, Макаров стал медленно опускаться на землю. Речкин молча подчинился ему. Они уложили раненого на густую поросль мха вперемешку с кустами черники.

Алексей поднес ладонь к приоткрытому рту Николаева. Едва ощутимое тепло коснулось его ладони.

– Жив еще? – тяжело дыша, спросил Макаров, снимая с головы осточертевшую ему каску.

Речкин впился в него полным злости взглядом.

– Да не… Я так!.. – отмахнулся Макаров, заметив на себе этот колючий взгляд.

– Товарищ лейтенант! – вдруг громко прокричал Номоев.

Он поднялся чуть выше, на самую вершину сопки, и внимательно всматривался куда-то вдаль.

Речкин поднялся на ноги и не спеша побрел к нему.

– Чего он разорался-то? – насупился Макаров.

Алексей справился с этой парой десятков метров, что отделяли его от Номоева, едва держась на ногах.

– Ну чего ты разорался? Говорил же – вполголоса все разговоры! – устало, а оттого очень спокойно пожурил солдата лейтенант.

– Дорога! Вон, там! Точно дорога! – возбужденно, но уже гораздо тише затараторил Номоев, тыча пальцем в южном направлении.

Речкин внимательно осмотрел обозримое пространство в той стороне, куда указывал боец.

Среди густого хвойно-лиственного леса, который начинался за сопкой и уходил сплошным покрывалом за горизонт, обнажился едва заметный островок грунтовой дороги. Сомнений не оставалось. Там могла проходить лишь одна дорога – на полуострова Средний и Рыбачий.

– Все… Здесь и поспим покуда… – выдохнул Речкин, уткнув руки в бока. – Надо понаблюдать за дорогой… Активно ли движение или нет? Нам ее все равно переходить придется! Надо разбиться нам по часам. Пока двое спят, один дежурит.

Жребий, которым послужили простые спички, определил, что первым дежурить будет Макаров. Выдвигаться дальше решили в районе обеда. Конечно, куда более разумнее было бы дождаться ночи, но каждый лишний час мог стоить жизни Николаева. Он так и не приходил в себя за время всего пути, правда, кровотечение все же остановилось. Следовать же дальше без отдыха попросту не было сил, да и надо было понаблюдать за дорогой, которую предстояло перейти.

Речкин и Номоев легли на одну шинель, вплотную друг к другу – так было значительно теплее. Рядом, на второй шинели, лежал Николаев. Укрыться было нечем, ведь свою шинель Макаров потерял при выходе с Угловой.