Егор Самойлик - Ветер над сопками

Теперь Речкин мог разглядеть свою ногу, и увиденное шокировало его. Штанина была сырой от крови до глянцевого блеска, в разорванной дыре зияла крупная, с мелкое яблоко, рана, в которой белели осколки кости.

– Надо шину наложить! – кивнул Номоеву Макаров.

Оба разбежались в разные стороны и вскоре вернулись с двумя длинными палками, вырезанными из ивовых веток. С ногой возились долго. Речкин часто вздрагивал, тяжело дышал, давая понять, что не в силах терпеть боль. С горем пополам бойцы наложили ветви по обе стороны ноги, плотно зафиксировали их к нижней части голени и бедру тонкими полосками ткани с гимнастерки Номоева. Из этого же намотали тугую повязку на рану, но кровь вмиг пропитала ее насквозь.

Закрыв глаза, Речкин запрокинул голову назад. Мысли были самые дурные. От них хотелось кричать, стонать и плакать. И Алексею пришлось сильно потрудиться над тем, чтоб не дать волю эмоциям. Лишь видно было, как дрожат его скулы и перекатывается кадык на заросшей густой щетиной шее. Не сказать, что ему сильно полегчало от проведенных процедур, но хотя бы нога стала неподвижна, и Речкин уже не так сильно боялся пошевелиться.

– Воды дали Николаеву? – спросил вдруг Алексей.

Номоев растерянно взглянул на Макарова и тотчас удалился вниз, к тому месту, где лежал Николаев, на ходу снимая одну из фляг с ремня.

– Жрать охота… Сколько мы не ели, – и совсем раздосадованно цыкнул вдруг Алексей. – Эх, и табачку нет. Что-то сильно табачку захотелось!

– До своих дойдем – будет табачок и еще что покрепче! – пытался шутить Макаров, но выдавил на лице лишь жалкое подобие улыбки.

Речкин глянул на него исподлобья коротко и неодобрительно и, нахмурив брови, некогда русые, но ставшие абсолютно черными от дыма и грязи, уставился куда-то вдаль.

– Иди погляди, чего они там… – проронил вдруг лейтенант.

Макаров лишь кивнул в ответ и застучал твердой подошвой башмаков по камням.

Речкину нужно было время побыть одному, хорошенько все взвесить и обдумать. Сложно, крайне сложно было сохранять хладнокровие и трезвость ума в этой беспощадной ситуации. Но время шло, а с ним неумолимо повышалась опасность быть обнаруженными немцами. Прохладный восточный ветер трепал его русые волосы, принося с собой запах горелой древесины. Он выл Алексею в самые уши, словно уже пел по нему отходную.

– Может, тоже воды? – протянул ему флягу Номоев, подошедший до того тихо, что Алексей вздрогнул.

– Дай… – ответил лейтенант, вновь закрыв глаза. – Где Макаров?

– Здесь я! – послышался приближающийся голос.

Алексей цепко впился пальцами в протянутую флягу и сделал несколько жадных глотков.

– Идти вам надо… – вдруг сказал он, вытирая предплечьем подбородок и шею от пролитой воды и еще раз глотнул из фляги.

– Кому это «вам»? – недоуменно нахмурил густые брови Макаров. – В смысле – «вам»?

Речкин отдал флягу Номоеву и, словно спохватившись, суетливо ощупал голову.

– А где фуражка моя? – нахмурился он, рыская глазами по сторонам.

Макаров сделал шаг в сторону и поднял фуражку, которая слетела с головы лейтенанта во время налета «Юнкерсов».

– Вот… – протянул он головной убор владельцу. – Так кому «вам»-то?

– Тебе, Номоеву и Николаеву, – спокойным тоном ответил Алексей, надев фуражку и закрепляя ее ремешком на подбородке.

– Отличненькое дельце! – возмутился Макаров, задрав брови на лоб. – То есть, командир, ты останешься здесь, а мы драпать?

– Опять ты мне тычешь!.. – горько усмехнулся Речкин.

– Виноват! – как-то без особого энтузиазма в голосе пробормотал Макаров и тут же вернулся к своему вопросу: – А что нам мешает всем выйти?

– Да не вынесете вы меня! – повысил тон Речкин, сверля злым взглядом Макарова. – Не вынесете! Я и шевельнуться не в силах! А двоих как потащите? Одного вам еще осилить, а нас обоих… Нет!

Макаров и Номоев молча смотрели друг на друга. В глазах их читалась растерянность.

– Все! Вопрос решенный! – вновь спокойным тоном заключил Алексей и после непродолжительной паузы добавил: – Тут, ниже этой скалы, я видел ямку такую хорошую, там меня положите. Обзор на ручей там – что надо… Со стороны дороги меня не видно будет, а от ручья вверх им несподручно идти. Шинелкой накроете меня, а там, как знать, может, до наших доберетесь и еще и за мной вернуться сможете…

Вновь послышались выстрелы со стороны Титовки. Бой набирал обороты с каждой секундой. Громыхнула артиллерия. Да так мощно и раскатисто, что всем показалось, будто это разыгрался гром. Но одному грохоту вторил второй, второму третий…

– Все же недалеко где-то воюют! – уверенно сказал Номоев. – Верст десять отсюда!

Макаров ничего не ответил на слова товарища, лишь на секунду обернулся назад, поводил глазами над горизонтом и вновь перевел взгляд на ногу Речкина. Было абсолютно очевидно, что он пребывал в растерянности. Разительно старше их всех по возрасту, он не знал, как поступить. Выносить к своим Речкина означало верную гибель для Николаева. И наоборот. Для принятия единственно верного решения ему вдруг не хватило ни решимости, ни житейского опыта.

– Точно, близко совсем! – вновь повторил Номоев. – Так что ерунда, обоих вынесем!

– Тааак… – тяжело выдохнул Речкин, – значит, оттащить меня куда просил не хотите? Ну да ладно… Сам, значит!

Лейтенант резко оттолкнулся спиной от валуна, но его тут же подхватил Макаров и усадил обратно, присев напротив него на корточки.

– Двоих не вынесем, – тихо, но твердо сказал он, держа лейтенанта за плечи и вкрадчиво глядя ему прямо в глаза, – но, если разумно подумать, кого нам забирать? Лейтенанта или рядового? Да с нас десять шкур снимут, если узнают, что мы командира бросили!

Речкин ухватил его за грудки, да с такой силой, что подранная солдатская гимнастерка глухо хрустнула на спине.

– О командире заботишься? Молодец! Поклон тебе, солдат! А о совести моей командирской ты подумал? Несколько дней назад, там, на границе, дюжина бойцов была у меня! Где они, что с ними, живы ли – мне неведомо! Один на глазах у меня погиб… Выходит, не уберег я их! Так хоть одного дайте спасти! Хоть одного! – Речкин говорил тихо, но с таким отчаянием и напором, что Макаров, как загипнотизированный, не шевелясь, смотрел в его влажные от слез глаза. – Так что вопрос закрыт!

Наконец, Алексей выпустил Макарова. Тот встал на ноги, встряхнул плечами и, обернувшись к Номоеву, сказал ему тихо и спокойно:

– Подмогни командира отнести…

Путь в несколько десятков метров занял у всех троих много времени и сил. Когда Речкин уже лежал в небольшом, но весьма удобном углублении под скальным выступом, он едва дышал, скованный невероятной болью. Лицо его, белое, как снег, было сплошь покрыто испариной, губы посинели и дрожали, как и все его измученное тело.