Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

Кто-то громко постучал в дверь. Иоана очень хорошо слышала этот стук, но у нее не было сил отреагировать на него. В помещение вошла сестра Фатима Мухтарова и сообщила, что состояние оперированного крайне тяжелое. Человек впал в коматозное состояние.

Иоана не сразу поняла, о чем идет речь. Трагичность положения как-то скользила поверх ее сознания, и она не могла сосредоточиться на этом. Сама она, всего лишь несколько мгновений назад пребывавшая на границе между сном и бодрствованием, не могла сразу провести границу между жизнью и смертью.

Иоана резко поднялась и, сбросив с плеч бремя усталости, встала.

— Кто? — спросила она, все еще не понимая, о ком говорит сестра.

— Больной, которого вы оперировали утром! — тоже в растерянности ответила Фатима. — Тот, что с гангреной.

Иоана почувствовала потребность ухватиться за что-либо. Из-за любого другого умирающего Иоана страдала бы намного меньше, чем из-за того, кого сестра Мухтарова, впрочем, как и остальные врачи и санитары, называла ее оперированным.

По поводу этого человека несколько дней подряд шли горячие, поистине драматические споры, из-за которых коллектив врачей в Березовке разделился на два лагеря.

Человек этот прибыл сюда с последней партией итальянских военнопленных. У него было ранение осколком в предплечье левой руки около локтя. Связки были разорваны до кости. Полностью была разорвана также и одна из главных вен. Вряд ли этот человек выжил бы в первые же минуты после ранения, если бы кому-то не пришла в голову мысль перетянуть руку поясным ремнем, что ограничило циркуляцию крови до локтевого сустава.

Но за время движения до станции и во время следования по железной дороге без немедленного хирургического вмешательства или хотя бы элементарной промывки и регулярной смены стерильных бинтов состояние раны ухудшилось. Шестеро лагерных врачей увидели неподвижную руку с раной, из которой сочилась черная кровь. Окружающие ткани были синюшного цвета, что, несомненно, указывало на гангрену.

К несчастью, раненый подхватил и брюшной тиф.

В мгновения, последовавшие после молчаливого осмотра раны, никто из докторов не сомневался, что больной обречен. Последний шанс исчез, когда какая-то заразная вша решила утолить свою жажду каплей его крови. Все так же хорошо, как и главный врач госпиталя, знали, что любое сочетание тифа, пусть с самой незначительной инфекцией, неизбежно ведет к роковым осложнениям. Плеврит и воспаление легких, отит и ангина, дифтерия и гангрена — все в одинаковой мере приводит к скоротечным формам брюшного тифа. Общее состояние резко ухудшается, сыпь на теле усиливается, движения больного становятся вялыми и замедленными, весь организм обезвоживается — все эти органические нарушения сочетаются с полным упадком духа, и ничто не может воззвать организм к активному сопротивлению.

И жизнь человека завершается — без всяких мук, но трагически и плачевно, и у очевидцев эта страшная сцена остается в памяти навсегда.

— Можно прямо сейчас отправлять его в морг, — сказал доктор Хараламб. — Медицина не в состоянии бороться сразу с двумя чудовищами — с тифом и гангреной. Бога люди уже схоронили, так что чудо сотворить некому. Смерть этого человека неизбежна. Сейчас семь часов вечера, завтра в это время его уже не будет в живых.

Но Иоана упорно отбрасывала этот вывод и завоевала на свою сторону в качестве союзников Анкуце и Ульмана. И это не потому, что остальные врачи — Михай Тот и Юсита — были согласны с доктором Хараламбом, а по той простой причине, что только Анкуце и Ульман были хирургами.

По поводу больного созвали новый общий консилиум. Было лишь отмечено, что пятна появились на четвертый день после заражения тифом и сыпь не усилилась.

Вот за эту, внешне незначительную подробность отчаянно и уцепилась Иоана, утверждая, что это свидетельствует о легкой форме тифа.

Поскольку, однако, организм итальянского офицера был не в состоянии вести борьбу один, особенно в том жалком состоянии, в котором он находился, естественно, ему надо было помочь, и помочь незамедлительно.

— Я не могу согласиться с доктором Хараламбом, — отстаивала свою точку зрения Иоана. — Не от бога надо ждать чудес, а от нас самих. Мы обязаны сделать все, что в наших силах, чтобы спасти этого человека. По-моему, в нынешнем состоянии больного гангрена опаснее тифа. Поэтому я считаю, что абсолютно необходимо вначале ликвидировать гангрену.

Врачи внимательно слушали ее. Они понимали, что время идет и каждая потерянная секунда может только ухудшить положение.

— Одним словом, — заключила главный врач госпиталя, — будем оперировать! Руку нужно ампутировать у самого плеча, чтобы устранить опасность развития гангрены дальше. В дальнейшем, по мере того как место ампутации будет зарубцовываться, мы продолжим борьбу с тифом.

Смелость Иоаны изумила врачей. Даже скептически настроенный доктор Хараламб сдался. Никто из них не помнил аналогичного случая, и эта операция была для них равносильна попытке создать в собственной лаборатории человека. Воодушевленные как этим приглашением присутствовать при свершении чуда, так и страстностью главного врача, они все вместе с удвоенной ответственностью включились в работу, которую им предстояло проделать не только в ходе операции, но и главным образом после нее, до окончательного выздоровления больного.

— Дерзнем? — обратилась Иоана к Анкуце и Ульману. — Или у вас есть какие-нибудь возражения? Тогда, прошу вас, выскажите их сейчас.

— Дерзнем! — с волнением в голосе ответил Анкуце. — В поезде мне доводилось оперировать людей, причем тяжело раненных, с помощью перочинного ножа, наточенного о железную задвижку вагона. И эти раненые живы. Они здесь, в лагере.

— На земле происходят явления, не подвластные объективным законам, — добавил доктор Ульман. — Отнести ли их к чудесам или к чему-то еще, я не знаю. Что касается меня, то это был бы первый человек, возможная смерть которого осталась бы на моей совести. Сами представляете, в положении военнопленного мне особенно не хотелось бы превращать операционный стол в эшафот. Однако дерзнем, фрау доктор!

Вообще ампутация — одна из самых банальных операций. Сильное обезболивающее средство, скальпель, чтобы снять кожицу с руки, словно кожуру ошпаренного кипятком плода, ножницы, чтобы разрезать какие-то хрящики, несколько молоточков и пилка — и вот конечность с глухим стуком падает на продолговатый поднос. Накладывается шов с помощью кетгута, чтобы рана зарубцевалась как можно ровнее, — и человек лишен украшения, истинную цену которого он никогда себе не представлял.

Как правило, хирург и ассистенты бесстрастны и нейтральны при подобных операциях, несмотря на то что под масками их глаза блестят, а губы дрожат.