Иван Меньшиков - Полуночное солнце

Прочитав книгу, Яптэко немедленно забросил все свои дела и поехал в Красный город, столицу своего округа. Там в продуктовом магазине он купил ведро картошки и, тщательно укутав ее в оленьи шкуры, отвез на побережье Ледовитого океана.

На сопке перед своим чумом он тщательно приготовил две гряды и посадил в них картошку. Русская уборщица на фактории объяснила ему, как это делается.

— Не вырастет только здесь, замерзнет она, — усомнилась женщина.

— Вырастет! — убежденно сказал Яптэко. — Великий ученый Мичурин даже северный виноград вырастил, а я ведь только картошку.

— Ничего, ничего, дерзай, Яптэко, — поддержал заведующий факторией товарищ Кузнецов. — Только нос не вешай, если вначале будет неудача.

— Я не из таких! — сказал Яптэко и с наступлением великого полярного дня посадил картошку по всем правилам искусства.

День, когда первые робкие ростки картофеля показались из земли, стал для Яптэко Манзадея днем неописуемого счастья. Он забросил все свои дела и поехал по стойбищам. И в каждом стойбище он подробно рассказывал о своей научной работе и, подняв палец, говорил:

— Растет!

И все радовались успехам Яптэко Манзадея.

— Ты очень умный человек, Яптэко! — говорили пастухи. — О тебе надо в газетах писать.

Но пришла осень, и первый же мороз лишил Яптэко его радости. Ботва повяла, и только на одной из гряд единственный зеленый стебель мужественно отстаивал свое право на жизнь. Это было таким ударом по мечтам Яптэко Манзадея, что он не выдержал, решив навсегда покинуть горькую стезю великих открытий.

Чтобы полностью испытать всю горечь неудачи, Яптэко подошел к грядке и… застыл от изумления.

— Растет? — не веря своим глазам, растерянно произнес он. — Ишь ты, лешак!

Единственный клубень посредине гряды зеленел коренастой ботвой, и на одном из стеблей ее синел цветок.

— Вот беда! — почтительно сказал Яптэко, удивляясь мужеству растения.

И волна огромной нежности к скромному синему цветку заполнила душу Яптэко. Он опустился на колени и бережно провел шершавой ладонью по листьям, точно это были щеки любимой девушки.

— Ишь ты, — шептал он боязливо, словно во сне, — выжил!

Вечером он уже был на фактории. Товарищ Кузнецов дал ему крепкий деревянный ящик и несколько кусков стекла.

Как драгоценность вез это к себе Яптэко. Укутав на ночь картофельное гнездо сухим мхом, Яптэко сделал из ящика передвижной парник и стал ревниво следить за солнцем.

Уже наступали длинные ночи. Они делались все длиннее и длиннее, а солнце все ниже и ниже опускалось над Баренцевом морем. Оно горело уже слабо и то лишь в полдень.

Яптэко ни на шаг не отлучался от своего чума. Он тщательно полол грядку и с привычной тревогой всматривался в небо. Больше всего он боялся ветров, особенно северных, несущих с собой холод, осень, снежные тучи.

И когда ему не понравился юго-западный ветер, дохнувший на грядку, он старательно пересадил картофель в ящик. Пересаживая его вместе с землею, он так боялся повредить у него хотя бы один корешок, что даже затаил дыхание, перенося ящик в свой чум. Слегка полив растение озерной водой, Яптэко лег спать. Утром он вынес ящик на солнце, радуясь с каждым днем все более и более.

Определенно, картофель рос! На берегу Ледовитого океана, на неприветливой, промерзшей за миллионы лет родине Яптэко, рос картофель. Это Яптэко, ученик великого преобразователя природы, вырастил его.

А солнце все меньше, все слабее светило над тундрой.

Еще никогда так не сожалел Яптэко об уходящем солнце, как в эту осень. «Поздно я задумал это дело, — огорчался он, — раньше бы надо».

И, сидя у ярко полыхавшего костра, он трогал каждый листик картофеля негнущимися пальцами и мягко улыбался растению, точно оно могло понять всю его нежность и несказанную гордость.

Когда выпал первый снег, Яптэко позвал своих друзей и, угостив их вином, в торжественной тишине вырыл картофель.

Каждому клубню он решил дать имя, и поэтому первый, самый крупный, величиной с гусиное яйцо, получил имя Опой, что означало «первый»; второй, более мелкий — Сидя; третий — Няхар, а четыре остальных остались безымянными, ибо они были меньше ногтя безымянного пальца.

— Вот ушкан-то! — в восхищении говорили друзья Яптэко.

Тщательно завернув клубни в мягкую шкурку пыжика, Яптэко спрятал сверточек в кожаную сумку и с тех пор никогда не расставался с ней.

Разъезжая по стойбищам, гостя у товарищей, он при всяком удобном случае вынимал заветный сверток и показывал людям свою гордость — семь клубней, выращенных им, Яптэко, на берегу Баренцева моря.

— Что есть самое дорогое на свете? — спрашивал он, гордо улыбаясь. И, уже нахмурясь от важности, отвечал: — Самое дорогое на свете — это наука!

— Правда, — говорили пастухи, — тебе лучше видно. Ты картошку своими руками вырастил.

— Это научная картошка, — говорил Яптэко и ехал в другое стойбище, ибо все должны были проникнуться такой любовью к науке, какой проникся к ней Яптэко Манзадей — ученик великого Мичурина.

Шли дни за днями. Томительно тянулась полярная ночь. Чтобы скоротать время до наступления весны, Яптэко приезжал в Красный чум и подолгу беседовал с русской учителкой.

— Ты много сделала для меня, товарищ Тоня, — говорил он. — Ты меня сделала грамотным. Ты меня сделала ученым.

— Ну, до ученого тебе еще далеко, — улыбаясь, говорила учителка, — ты даже алгебры-то не знаешь.

— У меня голова от нее болит, — говорил Яптэко.

— А картошку сажать математика не нужна? Химия не нужна? — смеялась учителка.

— Я и без них ее вырастил столько, что тебе на три дня хватит, а то и на четыре, — хвалился Яптэко и уезжал в свой чум.

С наступлением первых весенних дней он стал все реже и реже посещать ее. Ему казалось, что он надоел учителке. Она стала какой-то мрачной и на все вопросы Яптэко отвечала коротко: «да» или «нет». Изменился и облик ее. Щеки покрылись зеленоватой бледностью, и десны распухли.

— Ты болеешь, учителка? — спросил ее как-то Яптэко.

Она отрицательно покачала головой и сказала:

— Оленьи жилы надо есть, помогает, а я не могу, противно.

— Тебе к доктору надо, — посоветовал Яптэко.

— Это пустяк, — сказала учителка, — не будем об этом говорить.

Яптэко подумал, что учителка сердится на него из-за чего-то. Он по-дружески распростился с ней и больше уже не появлялся в Красном чуме.

Все его внимание привлекли первые проталины, появившиеся у подножий сопок. «Не пора ли?» — думал Яптэко, но, чуя еще холодный ветер и предчувствуя морозы, он медлил.

Он ждал, когда солнце наполовину оголит сопки. Он так увлекся своей мечтой, что совсем забыл об учителке. Она осталась где-то далеко-далеко в его сознании.