Эдуард Хруцкий - Операция прикрытия [др. редакция]

Три года войны прошли перед его глазами. Три долгих года потерь и побед.

— Товарищ генерал, — доложил адъютант, — офицеры в сборе.

Ну вот и настал час, когда он снова начнёт инструктировать начальников отрядов нового Белорусского пограничного округа.

— Проси.

В кабинет входили офицеры. Народ знакомый, многих из них генерал встречал на разных границах страны.

Пограничная служба имеет свою специфику. Частенько приходится менять местожительство. С запада на север. Из снегов Заполярья — в жаркие пески Туркмении. А потом в плавни у реки Сунгари. Тяжёлая служба, опасная служба, любимая служба.

— Товарищи, — сказал начальник Главного управления, — через несколько дней наши войска выйдут на государственную границу СССР. Вы назначены начальниками отрядов вновь организованного Белорусского погранокруга НКВД. Прошу к карте, определим места дислокации отрядов.

Офицеры подошли к карте. Как много мог сказать им этот аккуратно расчерчённый лист бумаги. Нет, не карта висела перед ними, не карта! Это молодость их смотрела с глянцевого листа. А сколько времени прошло? Всего три года. Но один военный день и за десять мирных посчитать можно, такая уж ему цена. Поэтому так быстро состарились внешне эти вообще-то молодые люди.

— Товарищ генерал, разрешите вопрос?

— Слушаю вас.

— Начальник 112‑го пограничного отряда полковник Зимин. Как будет формироваться личный состав отряда?

— Вопрос по существу. Нами созданы специальные запасные полки, из подразделений Красной Армии отзываются в распоряжение погранвойск бойцы и офицеры. Личный состав отряда будет пополнен за счёт призывников этого года. И конечно, костяк будущих отрядов — подразделения по охране тыла действующей Красной Армии. Вас устраивает ответ, полковник Зимин?

— Так точно.

— Тогда к карте. Вы, товарищи офицеры, будете нести охрану границы в условиях военного времени. Перед вашими заставами Польша, сожжённая войной, измученая междоусобицами. Польша, которая, истекая кровью, ждёт своего освобождения.

Тяжёлая обстановка сложилась и в тылу отрядов — банды польских националистов, разрозненные немецкие группировки, шатающиеся по лесам бандеровцы, просто уголовники и контрабандисты, агентура дифензивы, беспеки Армии Крайовой, СД, абвера. Пристальное внимание к нашим западным землям проявляет Интеллидженс сервис.

Трудная вам предстоит служба, очень трудная.

Глина была сырая и на ровных срезах блестела на солнце. Зеленела трава на бруствере, весенний ветер разносил запах свежей земли.

Командир батальона капитан Шкаев шёл вдоль окопа, аккуратно ступая до блеска начищенными сапогами. Был он совсем молодой, этот комбат. Молодой и удачливый. Пять орденов словно вбиты в гимнастерку (колодок комбат не признавал), и ни одной нашивки за ранения.

Он шёл, цепко оглядывая сектор обстрела. Остановился у пулеметной ячейки, попрыгал, проверил окопчик с боезапасом.

— А ну-ка, — комбат отодвинул молодого пэтээровца, стремительно повёл стволом. — Ничего не видишь? — спросил он сержанта.

— Никак нет.

— А то, что у тебя бугорок в левом секторе перекрывает биссектрису огня?

— Так маленько совсем.

— Это ты танку объясни, когда он оттуда на тебя пойдёт. Срыть!

И номера поползли в поле срезать саперными лопатами еле заметную складку на земле.

Командир первой роты старший лейтенант Кочин смотрел, как ладно, в обтяжку сидит на комбате гимнастёрка, как лихо сдвинута на бровь шерстяная пилотка, и думал: лиши Шкаева всего этого, привычного — и он не сможет жить, наверное.

— В общем, я обороной доволен, Кочин, — сказал комбат, — внешним видом людей доволен, оружием. Я, пожалуй, тебя в штаб заберу. Расти тебе надо. Ты сколько на роте?

— Второй год, товарищ капитан.

— Вот как! Ну, веди в землянку.

Они пошли вдоль извилистого окопа, солдаты вскакивали, поправляя гимнастерки. Капитан махал им рукой: мол, сидите, чего там, не на плацу.

В землянке, сработанной на совесть, в два наката, комбат сел за стол.

— Дворец. Линия Мажино. Много в обороне сидел?

— Пришлось…

— Смотри, Кочин. — Шкаев растянул на столе карту. — Есть данные разведки, что немцы силами до полка атакуют именно на участке твоей роты. Ты завяжешь оборонительный бой. Нужно, чтобы они потоптались перед твоей обороной час или час десять. Понял?

— А чего не понять?

— Радости в голосе не слышу.

— Вы мне, товарищ капитан, миномётов подкиньте взвода два.

— Роту дам и два взвода пулемётчиков. Как? — Комбат сам был поражён своей щедростью. — Сейчас артиллеристы придут копать огневые. Так что командуй, а я у себя.

Шкаев козырнул и вышел.

К вечеру начался дождь. Мелкий, затяжной и противный. Глина в окопе сразу оплыла, и сапоги вязли в ней, как в трясине. За стеной дождевой пыли почти не было видно поля, исчезла видимость перед окопами, и Кочин приказал усилить боевое охранение.

В землянке он стянул пудовые от глины сапоги и сел, устало прислонившись к обитой досками стене. На столе стоял холодный ужин, золотились в свете коптилки патроны к ППШ, лежала свернутая карта. Постепенно предметы стали сливаться, выстраиваться в какие-то неясные фигуры. Кочин задремал. Сон был тяжёлый и вязкий, он словно провалился куда-то. И в этом сне пришёл к нему старый контрабандист по кличке Шмель, он резал ножом желтое сало и смеялся щербатым ртом. Потом Шмель достал дудку и загудел. Именно этот звук разбудил командира роты.

Кочин открыл глаза и понял, что это гудит зуммер полевого телефона. Он поднял трубку.

— Кочин, — в голосе Шкаева переливалась злость, — сдавай роту Алешкину и — в распоряжение штаба армии. Срочно!

— Что случилось?

— Ты пограничник?

— Да.

— Забирают вас из Красной Армии.

Дела Кочин передал быстро, потом достал вещмешок, там в глубине лежала его пограничная фуражка. Настоящая, довоенная, в ней в сорок первом прибыл на заставу младший лейтенант Алексей Кочин. Ничего, что пуля опалила тулью, ничего. Фуражка-то боевая, в ней Кочин тем страшным июнем с двумя пограничниками вышел из окружения.

Алексей выпрыгнул из окопа, оглянулся. В ночной темноте он угадывал бесконечное поле, а за ним линию вражеской обороны. Дальше уже граница.

Ах, как играла музыка на плацу! В звуках духового оркестра слышалась щемящая грусть и счастье.

Только что они прошли, печатая шаг, мимо генерала — начальника училища.

И это ничего, что на погонах только одна звездочка. Главное — они уже офицеры. Скосишь глаза к плечу и видишь золото погон. Как ладно затянута портупеей шерстяная гимнастерка, как легко двигаться в новых хромовых сапогах! А кобура с пистолетом стучит по бедру при каждом шаге. Заветный ТТ, личное оружие офицера.