Эдуард Хруцкий - Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Ты принёс важную новость, Рамазан. Я напишу твоему отцу, пусть знает, что у него растёт добрый сын. Насчёт матери Фатиме не беспокойся: Яков Григорьевич часто бывает на Даугане. А ты, если еще кого заметишь или узнаешь что-нибудь, сообщай нам.

Жаркий румянец пробился у Рамазана сквозь многолетний загар: ещё бы, сам полковник с ним разговаривает, как со взрослым! Отец на фронте получит письмо, гордиться будет.

Кайманов знал, Аким Спиридонович сегодня же исполнит свое обещание. То-то обрадуется Барат! Яков представил себе чернобородого (наверное, он и на фронте не сбрил свою бороду), с мощной грудью, почти квадратного, короткого и широкого, неунывающего друга детства Барата, с которым прошли лучшие годы. Где он сейчас, что с ним? Жив ли? Не ранен ли?.. Что ж, славный растёт у Барата сынок, радость отцу.

— Зайди к моей Оле-ханум, — сказал Яков Рамазану, — она там приготовила тебе кое-что в дорогу. Я проводить тебя не могу, проводит старшина Галиев.

— Болды! — Рамазан кивнул головой. — Хош! — сказал он, прощаясь, и всем троим — Кайманову, Ястребилову и полковнику — подал в знак уважения не одну, а сразу две руки, что означало: «Сердце моё в моих ладонях, и я отдаю его вам».

Ястребилов приказал дежурному вызвать Галиева.

— А теперь прошу еще немного внимания, — сказал полковник, когда Рамазан в сопровождении старшины вышел, и развернул на столе карту участка отряда.

Горные хребты расползались по всей карте коричневыми многоножками. Между ними, с трудом взбираясь на склоны, пролегли извилистые линии дорог, ломаным рубцом рассекла всю карту граница. Рядом с границей, по ту сторону рубежа — скопление квадратиков, означающих закордонный пограничный город. Дорога проходила через него и уползала в такую густоту коричневой краски, что даже привычному к топографическим картам глазу и то нелегко было представить, какие там горы.

Артамонов подвинул к себе ту часть карты, где было обозначено прикордонье.

— Уже сейчас поступают сведения, — сказал он, — о появлении немалого количества мелких банд. Базируются они в Каракумах и в этих горах. Направляет их, по крайней мере большую часть, одна и та же рука — германская разведка. Цель: воспользоваться трудностями военного времени, учинить беспорядки, отвлечь на эти банды наши силы. Кстати, тот же Аббас-Кули может задуматься: «А почему старому Хейдару разрешили в военное время жить в погранзоне?» Тебе, Яков Григорьевич, поручается всё узнать насчёт Хейдара и дать свои предложения. Как только найдёшь его семью, немедленно сообщи мне. Комендант! — Полковник всем корпусом повернулся к Ястребилову. — Когда у тебя начинают работать курсы следопытов?

— С завтрашнего дня, товарищ-полковник.

— Завтра не торопись, а послезавтра начинай. Привлеки местных профессоров этого дела, например Амангельды!.. Занятия со следопытами проводить на местности практически. Отобрали-то толковых? Так. Ладно… Будут ходить старшими нарядов… Тебе, Яков Григорьевич, к утру быть на Даугане, встретишься с народом в поселке. Основная задача — разведать, где, по мнению твоих односельчан, могут базироваться бандитские группы.

Кайманов молча кивнул. Он смотрел на карту и видел там гораздо больше, чем мог видеть капитан Ястребилов, чем даже начальник отряда полковник Артамонов. Скольких контрабандистов и перебежчиков он допрашивал, сколько знал троп и дорог! С самого начала охраны границы в трудную минуту начальник заставы, а потом и начальник комендатуры Даугана старший лейтенант Федор Карачун обращался к народу. Яков усвоил это правило на всю жизнь.

— Тогда я не будут терять время, товарищ полковник, — сказал Кайманов. — В ночь выеду.

— Собирайся и поезжай. Скажи Гиви, он отвезёт тебя. Ичан и Хейдар нужны бандиту Аббасу-Кули. Но нам они нужны ещё больше: наши люди…

Дорога, все время поднимавшаяся в гору, миновала последнюю излучину, огибавшую каменистый склон, прямой стрелой вонзилась в долину Даугана. Кайманов с щемящим чувством в груди увидел в верхней части долины глинобитные домики родного посёлка, над которым раскинули ветвистые кроны высокие чинары и карагачи.

Яков знал, что всю ночь по дороге шли и шли тяжело груженные машины, с прицепами, без прицепов, танки и артиллерия, повозки, двуколки. Сейчас на дороге — ни души. То пропылит машина, то проедет фургон — обычная картина.

У въезда в долину Гиргидава догнал караван верблюдов. Но, судя по следам, оставшимся на шоссе и обочинах, Кайманов видел, какая огромная масса народа сдвинута с места, как перегружена ночами дорога, которую когда-то строили и его отец, и он сам.

Такого скопления людей, рассредоточившихся в ближайших к границе ущельях и распадках, ещё не видели эти окружающие Дауган горы.

Рассвет восстановил обычную картину. Всё утихло. Но с наступлением темноты снова начнется приглушённое, мощное и повсеместное движение. Никто и ничто не должно ему помешать. Для того и выехал сюда, непосредственно к границе, Яков Кайманов.

У поселкового кладбища он попросил шофёра остановиться.

Едва справляясь с охватившим его волнением, Яков вышел на обочину, окинул взглядом весь этот мир — необъятный в детстве, а теперь маленький, но от этого не менее близкий и дорогой, стал жадно всматриваться в привычные очертания гор, постройки караван-сарая, до боли знакомые улицы, дома. Там вон на склоне Змеиной горы поймали они с Баратом гюрзу в тот страшный день, когда белые налетели на поселок и расстреляли отца. До сих пор чувство вины перед родными не давало покоя, отзывалось глухой болью. Как знать, может быть, все сложилось бы иначе, если бы в то трагическое утро гюрза не хватила бы Яшку за палец и молодой доктор Вениамин Лозовой — брат Василия Фомича, комиссара Лозового, не ампутировал бы ему палец. Боясь отцовского гнева, Яшка увёл компанию ребят к дороге встречать караван. Не искал бы его отец, успел бы скрыться… На всю жизнь остался в ушах Якова истошный крик матери: «Ой да сирота ты сирая, бесталанная, сам придёшь теперь ко холодным ногам!»

Кайманов медленно прошел в сопровождении шофера по заросшей полынью тропинке к поселковому кладбищу. Сегодня приехал он сюда не как замкоменданта, а как односельчанин дауганцев — Яков Кайманов, на всю жизнь оставшийся для них просто Ёшкой.

В конце кладбища издали виден обелиск, сложенный из ракушечника. Яков подошел ближе, прочитал такую знакомую, выжженную на дощечке увеличительным стеклом надпись: «Григорий Яковлевич Кайманов, Вениамин Фомич Лозовой пали в борьбе с врагами Советской власти в 1918 году. Пусть вам будет земля пухом, дорогие товарищи». Рядом скромная могила с простым дубовым крестом. На кресте такая же табличка с выжженными буквами: «Глафира Семеновна Кайманова погибла от руки бандита в 1940 году». Обе могилы аккуратно обложены побеленными камешками, у основания креста и обелиска лежат иссушенные зноем цветы.