Эдуард Хруцкий - Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Сигнал к атаке — фуражка над головой, — обернувшись к занимавшим исходный рубеж пограничникам, сказал Андрей.

Он и без бинокля хорошо видел сквозь саксаул и кяндым — кустики в виде сухого камыша, что бандиты, которых он насчитал шестнадцать, были заняты сейчас самым мирным делом: четверо хлопотали вокруг здоровенного казана с каким-то варевом, еще двое выкладывали куски мяса на деревянное блюдо. Остальные были заняты приготовлениями к обеду. Винтовки, шомпольные харли и мултыки, стояли в козлах под навесом из наброшенной на колья кошмы.

— Старшина, — позвал Андрей Галиева, — возьмите с собой трёх-четырёх человек, по-пластунски как можно ближе продвиньтесь к лагерю бандитов. Ваша задача — отрезать их от оружия.

«Та ли это банда? Почему нет и признаков отряда Рыжакова? Где сейчас сам Аббас-Кули? Не ударит ли с тыла?»

Андрей внимательно осмотрелся, увидел лишь однообразные волны бесконечного песчаного моря, унылые песчаные холмы, уходящие до самого горизонта. Никаких часовых поблизости от стана не было видно. Рассевшись двумя группами вокруг деревянного блюда и вокруг казана, бандиты, казалось, ни о чем не тревожились.

Самохин подал знак, чтобы пограничники подтягивались вслед за ним по лощине, направился к группе бандитов, сидевших возле казана.

Под ногами песок — ни шороха, ни шума. Ему удалось подойти вплотную, так все были заняты едой. Безусый парень лет восемнадцати, сидевший ближе других, поднял глаза да так и остолбенел. Самохин поднял фуражку. На гребень выскочили пограничники, направили винтовки на ошеломленных пирующих.

— Руки вверх! С места не сходить! — скомандовал Андрей.

Сулейманов тут же перевел его приказ. Сидевшие ближе других к ружьям и винтовкам сделали было движение приподняться, но строгий окрик вернул их на место. Галиев с четырьмя пограничниками, взяв карабины наперевес, заслонили собой оружие.

Именно эта неожиданная легкость, с какой его отряд одержал победу, и смутила Андрея. Подозрение, что Хейдар вывел его совсем не к той Дождь-яме, охватило его. С недоверием наблюдал он, как тревожно осматривается по сторонам его проводник. Без слов ясно: ни самого Аббаса-Кули, ни схваченных им заложников здесь не было. Самохин окинул внимательным взглядом задержанных и всё их хозяйство. Кроме шатров и громадного чадра из кошмы в Дождь-яме — около двадцати завьюченных верблюдов. Видно, готовились к переходу: на верблюдах тюки, скорей всего с джегурой, бурдюки с водой.

Допросили молодого бандита, который подтвердил, что действительно главарь их — Аббас-Кули, но где он сам и где заложники никто не знает.

Положение осложнилось тем, что Самохину надо было или оставлять часть своего отряда для охраны и конвоирования захваченной группы, или вести с собой заведомых врагов. На горбах верблюдов, завьюченных бандитами, шесть бурдюков с водой. У Дождь-ямы можно полностью залить освободившиеся бочонки, взятые с собой, но народу стало в два раза больше, лошадей и верблюдов — тоже.

Оставлять часть пограничников, для того чтобы конвоировать задержанных, — значит дробить свои силы. Тащить же за собой всю ораву — не только сковывать себя в случае стычки с бандой Аббаса-Кули, но и держать резерв врага в собственном обозе.

— Пойдёте, старшина, с четырьмя пограничниками в разведку, — распорядился Самохин. — Остальным пополнить и проверить запасы воды, готовить обед. Через два часа выступаем.

— Что скажешь, Хейдар-ага? — спросил он проводника. — Где будем искать Аббаса-Кули? Где его отряд?

— Начальник! — с отчаянием в голосе воскликнул Хейдар. — Я поверил тебе и Кара-Кушу, поверил аксакалу Али-аге, что дочь моя Дурсун у Аббаса-Кули здесь, в Каракумах. Поверь и ты мне, что у этой Дождь-ямы я видел проклятого бандита и его волчью стаю. Надо идти от этой Дождь-ямы по кругу, искать следы лошадей. Мирные люди идут в пустыню на верблюдах, военные на лошадях. Давай я сам пойду искать! Клянусь аллахом, не уйду из песков, пока не покажу тебе след поганого шакала Аббаса-Кули.

Самохин отвёл старика в сторону, предложил сесть рядом на склон бархана.

— Следы будем искать вместе, Хейдар-ага, — произнёс он, — а сейчас настало время поговорить с тобой откровенно…

— Вах! — воскликнул Хейдар. — Это уже второй откровенный разговор. После первого вы послали меня в Каракумы, а теперь что? После второго пошлёте на Западный фронт?

— На Западный не пошлём, а на Восточный — может быть. Полковник Артамонов доверяет тебе одно очень важное дело…

— Андрей Петрович! — в крайнем возбуждении взмолился Хейдар. — Я очень уважаю полковника Артамонова, да хранит аллах его самого и его детей, я уважаю тебя и большого старшего лейтенанта Кара-Куша. Но зачем вам старый больной Хейдар? Дайте мне вернуться к своим близким, подержать на коленях моих внуков, обнять сына и дочь, увидеть жену — Патьму. Зачем вы нашли мне семью, чтобы я опять её потерял?

— А ты спросил, Хейдар-ага, где моя семья? Или для тебя и война — не война? — неожиданно жёстко сказал Андрей, а сам подумал, что этой своей отповедью Хейдару он как бы признавал то, что сказал Богданов: «В машину, на которой ехали семьи начсостава, было прямое попадание бомбы». — Ты хочешь стоять между сражающимися, — не щадя Хейдара, продолжал Андрей. — В таких пули летят с обеих сторон.

— Вах! — с сердцем воскликнул Хейдар. — Я не хочу стоять между сражающимися, ни позади, ни впереди. Тебя послушать, без старого Хейдара вы не кончите войну!

— То, что сможешь сделать ты, никто не сможет, — сказал Самохин. — Твой сын на фронте. Дерётся, как герой. Он тебя спросит: «Как ты воевал, отец?» Что ты ему скажешь? Что тебя уговаривал старший политрук, а ты упирался?

Хейдар недоверчиво рассмеялся.

— Ай, какой умный старший политрук, — иронически сказал он. — Моя жена Патьма не, сказала мне, где наш сын, как он воюет. Старший политрук говорит. Откуда знаешь? Кто тебе такую большую весть передал? Почему Патьма об этом ничего не знает?

— Потому, что письмо от комиссара артиллерийской части, где служит твой сын Барат-али, пришло в день нашей отправки в пески. Мы решили первому показать его тебе.

Самохин не сказал Хейдару, что через военкомат посылали в действующую артиллерийскую часть специальный запрос, как служит и воюет сын Хейдара. На счастье, тот оказался настоящим героем.

Хейдар дрожащими руками принял письмо, написанное замполитом артиллерийского дивизиона, невидящими глазами некоторое время всматривался в него, украдкой смахивая навернувшиеся слёзы.

— Не могу, джан-горбан, — сказал он. — Прочитай лучше ты. Только одно имя моего мальчика вижу, больше ничего не вижу…

В письме сообщалось родителям Барата-али и односельчанам, что сын Хейдара — так и было написано: «Хейдар-оглы» — проявил беспредельное мужество, отразив со своим орудийным расчётом танковую атаку. Он подбил четыре танка и не потерял при этом ни одного человека из своего расчёта, потому что всё время менял позицию и хорошо маскировался. «Вы можете гордиться, — писал замполит Иванов, — славным сыном туркменского народа Баратом-али Хейдар-оглы. От всей нашей части передаем низкий поклон его отцу и матери за то, что воспитали такого сына…»