Яков Цветов - Птицы поют на рассвете

— Там два немца. К скоту приставлены, — сказал он. — Самое главное, сбить этих двух немцев.

— Сделаем, — уверенно пробасил Паша. — Я их приштопаю.

— Это как?

— Ну, приштопаю, — дернул Паша плечом, как бы удивляясь, чего Масуров не может понять. — Совсем.

— Нет, — потребовал Масуров. — Ни в коем случае не убивать.

— Пашка по-другому не может, раз гитлеровцы. — В голосе Толи Дуника слышалась ухмылка.

— Тогда пусть Толя. У меня рука тяжелая, — обиженным тоном подтвердил Паша.

— Нет, ты. И Якубовский, — сказал Масуров. — А Толя будет держать охрану, пока скот не выведем в лес. Михасю и Петрушко, вместе с товарищами из других отрядов, выгонять коров, потом они отобьют себе, сколько надо, и повернут в свою сторону.

Масуров видел, что Паша нахмурился.

— На кой нам эти два немца, — дружески продолжал он. — За них всю деревню истребят. Дорогая плата. Твоя работа — отобрать оружие, связать их и караулить. А дело сделаем, проверить, крепко ли связаны, и бросить их ко всем чертям.

— Ладно, — мрачно отозвался Паша.

Скоро опушка — реже пошли деревья, и свет между ними уже не просачивался, а лился широко и свободно. Кто-то бесшумно отделился от сосны и, припадая на ногу, двинулся навстречу Масурову и тем, кто шел с ним.

— Мефодий? — окликнул Масуров.

— Ага. Гуртовщики из отрядов уже на месте. Семеро, — шмыгнул Мефодий носом. — Немцев, как было, двое. Понял, нет? Те самые, пустяшные. — Он опять шумно шмыгнул носом. — Этих, — показал на пришедших с Масуровым, — поставлю в хату по тот бок загона. По одному перебирайтесь. Хозяйка уже знает. Понял, нет? — резко посмотрел он почему-то на Михася. — Скажешь, Мефодий послал. Коров, скажешь, стережет…

Снова повернулся к Масурову:

— А мы с тобой к кузнецу. — Мефодий обеими руками поправил картуз на голове, тряхнул жидкой рыжей бороденкой. — К тому — одноглазому. Ага. Старые мы с ним друзья. Он на глаз, я на ногу косой.

Кузнец с черной повязкой на левом глазу сообщил Масурову, что в полдень сюда прибудут конные полицаи. Полицаи погонят коров через Теплые Криницы на станцию Буды. Кузнецу это известно. «Я ж тут староста, будь они прокляты! А немцам этим, что к скоту приставлены, мне велено запрячь лошадь. Их за Черный Брод отправить надо, они ж санитарами там, в госпитале».

— Сколько уже голов на скотном дворе? — спросил Масуров.

— Вчера подогнали еще тридцать пять. Теперь сто семьдесят восемь. Ох, и добро!.. — с таким тяжелым сожалением покачал кузнец головой, что Масурову показалось — вот-вот тот заплачет. — Ох, и добро…

— Никуда оно не денется. У нас и останется.

Кузнец вздохнул: «Эх!..»

— Где они, эти немцы? — спросил Масуров.

— В той вон хате, — показал кузнец в окошко.

— Следи за ними. А Мефодий сейчас где?

— Да вертится там…

— Подоили? — спросил Масуров.

— В большом загоне — уже. Бабы домой пошли, печи топить.

— Корм задали?

— Натаскали сена…

— Поскорей подоить и в тех двух загонах, — сказал Масуров. — И напоить как следует. Полчаса хватит?

— Потороплю пойду.

— Поторопи. Времени в обрез. Через полчаса и начнем, — предупредил Масуров. — Поведешь двух наших товарищей к тем немцам. Они знают, что делать.

— Ох, и добро ж… — все еще переживал кузнец.

Вошел Мефодий.

— Ну, загородки в загонах я разобрал. Откинуть только жерди, и все. — Покривленный нос его был красный, и оспинки на нем, задержавшие капельки пота, казались мелкими блестками. — Палки нарезал, лежат там. Палки те для гуртовщиков в самый раз.

— Хорошо. Потом пойдешь к ребятам и передашь, что начинаем… «Понял, нет?» — улыбнулся Масуров.

Масуров взглянул на часы.

Грузовик, погромыхивая, повернул, следуя движению большака. Алесь сидел, пригнувшись к рулю, и все-таки почти упирался головой в верх кабины. Тугой ветер бился о кабину, со свистом задувал в дыру в переднем стекле. От дыры разбегались острые лучики, словно в стекло ударилась звезда и оставила на нем свой след. Кирилл почувствовал на лице резкое прикосновение ветра, пахнувшего недавно прошедшим дождем.

— Здо́рово саданули, — кивнул он на пробоину в стекле, будто увидел ее только сейчас, а не вчера, когда ехал в город. Дуло в дверцы сквозь рваные, плохо заделанные отверстия. На капоте виднелись вмятины.

— Да всю станцию разнесли, — откликнулся Алесь, и в голосе слышались довольные нотки. — Там эшелон с войсками стоял. Хоть и прикрыли сверху еловым ломом, а обмануть не удалось. Эх, и налетели! Машина далеко, за бараками стояла. А и ей всыпали. Только наши отбомбились, я к ней. Даже жалко стало — вся в осколках и вся еще тряслась.

— Давно дело было?

— А на прошлой неделе.

— И часто наши бомбят?

— Не так чтоб. А бомбят.

Алесь вел машину, не сбавляя скорости. Стрелка спидометра, все время клонившаяся вправо, недвижно залегла почти на самом нижнем делении. Какую-то долю секунды Кириллу казалось, что все еще несется по московскому шоссе, позади — казармы, впереди — полевой аэродром.

Он не заметил, как задремал. Машина накренилась, и он ткнулся в плечо Алеся. Толчок заставил его открыть глаза, он тревожно озирался, припоминая, где находится. Он увидел наконец Алеся рядом с собой и успокоился. Было приятно почувствовать плечо Алеся, это как бы уверило его, что теперь все уже надежно.

Кирилл возвращался из города.

Он обдумывал все, что произошло с ним в городе, и, кажется, мог быть доволен — кое-что удалось, и не плохо. Для начала, во всяком случае.

И аэродром, охраняемый эсэсовцами, и другой, ложный аэродром, и сухопарый Эрнст с угрюмым лицом, седоватая тетушка Алеся, и ее домик с зеленой калиткой на окраине, и патруль, остановивший Кирилла возле костела, — все это осталось там, в минувшем дне и минувшей ночи.

«Все в порядке, Гриша, — мысленно успокаивал Кирилл Ивашкевича. — Обошлось. Хоть и не без риска». Опять вспомнился патруль возле костела. Он улыбнулся, представив себе, как спокойно доставал из кармана аусвайз Петра. Аусвайз не вызывал сомнений, вид Кирилла — тоже. Пожилой, небритый, в залатанном пиджаке — вид у него, должно быть, и в самом деле неказистый. Потом пошел на улицу, где находится гебитскомиссариат. «А хозяин этой подлой конторы — большой генерал, — знал Кирилл. — Почему-то поставили генерала…» С той минуты, когда самолет поднялся над ночной Москвой, он не переставал думать об этом здании, которое только теперь увидел, не переставал думать об особом поручении. Операция «Кабан». «Если б иметь здесь своего человека, — смотрел он на окна резиденции гебитскомиссара. — Ладно, понадобится время». Так и в Москве сказали: понадобится время.

Машина снова подпрыгнула на ухабе, из-под колес вырвались грязные языки воды. Кирилла подбросило на сиденье, и он ухватился за планку над головой.