Николай Луговой - Побратимы

— Мы ему навоюем!

— Расквитаемся. И за Кангил. И за пытки!

— Стрелять в одну сторону — в фашистов!

Последние минуты находится «Рыхла дивизия» на крымской земле. Солдаты тянутся взглядами к головному полку: скоро ли он достигнет Турецкого вала? Куда повернет? И когда, наконец, полк повернул у критической черты, от роты к роте покатилось:

— На запад!

— В тыл!

— Подействовало!

Слышится и другое:

— Не размагничиваться! Сегодня — на запад, завтра — скомандуют «кругом»!

Вздохов облегчения среди словаков не слышно. Угроза столкновения с Красной Армией не отпала. Террор в дивизии продолжается. Вот и сейчас в хвосте колонны катятся крытые грузовики. За решетками окон арестованные словацкие солдаты. Среди них и те, кого схватили под Кангилом. Оттого словно за решеткой чувствует себя каждый солдат, вся дивизия. Не сегодня-завтра гитлеровцы соберут все «грехи» непокорных «союзников» — и отказ их воевать против русских, и советский десант, пропущенный словаками в Приазовье, и русских девушек, выпущенных из эшелонов смерти, и перебежчиков к крымским партизанам — и подвергнут «Рыхла дивизию» массовым репрессиям. Расстреляли же фашисты этим летом в районе Мелитополя сотни румынских солдат за пораженческие настроения!

С тяжелыми думами прибыли словаки в Цюрупинск и приднепровские села: Большие Копани, Чалбасы. Из арестантских машин фашисты извлекли страшный груз — недобитых под Кангилом словацких солдат, почти до смерти замученных арестантов — и, как только наступила ночь, вновь принялись за свое черное дело.

На село Большие Копани опустилась осенняя непроглядная ночь. Небо сеет мелкую капель. Под козырьком над дверью хаты раскачивается закопченный фонарь.

Это одиннадцатая полевая пекарня «Рыхла дивизии». Возле дверей торчит солдат в фартуке. Медленно орудуя скребком у опрокинутой набок квашни, он то и дело поглядывает по сторонам, прислушивается.

Вот раздались чьи-то шаги, и солдат начинает энергично скрести квашню и тихо петь:

И лишь прохожий исчезает в темной улице, сразу опускается скребок в руке солдата и обрывается песня. Но раздаются новые шаги, и у двери пекарни вновь слышится:

Вряд ли кто из прохожих обращает внимание на пекаря-полуночника. Нет им дела и до песни, которую тот мурлычет себе под нос. Зато с особым вниманием прислушиваются к ней за дверью.

Там темно и тихо. Только чуть светит огарок свечи да пламя пылающей печи выхватывает из полутьмы взволнованные лица. Слышится шепот. Но слух каждого улавливает не только шелест слов, а и песню во дворе.

Застучал солдат скребком, затянул: «мертво у нас и душно», и пекари расходятся по рабочим местам. Они рьяно месят тесто, рвут его, закладывают в формы. Умолкает за дверью песня, и пекари, возвратясь в темный угол, опять ведут тихий разговор.

Здесь на мешке с мукой, на клочке оберточной бумаги чья-то рука старательно выводит букву за буквой, слово за словом:

— «Я, сын поруганной Словакии, друг советского народа, клянусь: при любом принуждении не поднимать оружия против Советского Союза, первого в мире государства рабочих и крестьян; при первой же возможности я поверну оружие против фашистов — выродков человечества и перейду на сторону советского народа».

Со двора врывается:

Но вот замирает песня, и за дверью в углу снова звучат клятвенные слова:

«Поверну оружие против фашистов — выродков человечества и буду уничтожать их до полной победы мира и труда или до последнего удара моего сердца. Клянусь умереть, но не выдать своих товарищей!» [66] Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 157, оп. 1, Д. 2667, л. 42. .

— Все согласны? — спрашивает приглушенный бас.

— Согласны!.. Все…

— Скрепим эту клятву своими именами!

Под строками клятвы ставятся подписи: Жак Юрай, Лилко Павел, Томчик Рудольф, Capo Штефан, Кленчи Клемент, Горной Николай, Алексенко Иван, Замечник Рудольф, Иванов Леонид, Новак Виктор, Бакеа Грегор.

Жак говорит:

— Capo! Пойди во двор, подмени постового.

К дверям движется рослая фигура. Вскоре оттуда появляется другая, приземистая.

— Франтишек! Дело наше мы скрепили клятвой. Вот она. Читай и, если согласен, подписывай.

Согласен ли он, Франтишек Шмид? Этого Юрай мог бы и не спрашивать. Не сегодня и не под дверью пекарни начал Франтишек уговаривать пулюшку повернуться против насильников. И не одну солдатскую душу повернул на путь борьбы с ними. Не один его друг уже шагает партизанскими тропами.

Солдат берет бумагу и, не читая, подписывает.

— Прочитай, Франтишек.

— А я давно уже прочитал… в ваших душах.

Жак берет бумагу. На ней двенадцать имен. Нет, это не просто имена стоят под клятвой — тут поставлены жизни. Ведь пишется та клятва в фашистской неволе. Словацкие парни добровольно встали рядом. Теперь двенадцать жизней надо вручить кому-то одному.

— Кому, други, хранить доручим?

— Тебе, Юрай.

— Тебе вверяем.

— Кому командовать?

— Командуй ты, Юрай.

— Спасибо, други. Постараюсь.

…Спят Большие Копани, широко разгнездившись в песчаной степи. Над селом свирепствует ветер. Он сердито шумит в кронах деревьев, постукивает по крышам, тянет свою песню, то уныло-безнадежную, то прерывистую и звонкую.

Разгулялась ненастная ночь. Неспокойны, как эта ночь, и думы словаков.

Их пока горстка. Это простые солдаты: стрелки и пулеметчики, шоферы и пекари. Они искренне любят народ и ненавидят врагов, потому и восстали против зла и начали служить высокому долгу.

Национальное единство. Солдатская солидарность. Этим моральным силам придана антифашистская направленность. С огнем гнева в сердцах и с оружием мести в руках многие сыны Словакии уже перешли на советскую сторону и служат делу освобождения и своей, словацкой, родины.

Есть чем гордиться подпольщикам. Есть о чем подумать. Стоят они на новом рубеже своей жизни. Настало время и им, организаторам солдатского подполья, повернуть против Гитлера оружие. Возможности их нелегальной работы в дивизии исчерпаны.

Жак давно уже подпольщик. Он, как и Виктор Хренко, Войтех Якобчик и многие другие антифашисты, покинувшие «Рыхла дивизию» или ушедшие в подполье, заочно приговорен к смертной казни. Выход один: передав дела подполья тем, кто вне подозрении, уйти. Куда? Проторенные дороги в крымские леса не закрыты. Они только удлинились. Туда надо двигаться, к партизанам, в строю которых уже стоят словаки. Уходить нужно немедленно. Пройдет два-три дня, и будет поздно.