Мэтью Риджуэй - Солдат

Начало этой войны было для меня полной неожиданностью, так же как и для всех наших военнослужащих от Сеула до Вашингтона. 21 июня я впервые оторвался от письменного стола и, взяв с собой жену, отправился в инспекционную поездку по штату Пенсильвания. Я прекрасно освежился, проведя весь день в поле с войсками, а вечер в обществе губернатора Даффа и офицеров 28-й дивизии национальной гвардии штата Пенсильвания. Обедали мы в Гаррисберге и вернулись довольно поздно, часов около одиннадцати.

Часа в два ночи, а то и позже, меня разбудили настойчивые телефонные звонки. Начальник разведывательного отдела сообщал мне из Вашингтона, что северокорейцы только что пересекли 38-ю параллель. [31] Здесь Риджуэй явно искажает истинные факты. Всему миру известно, что войну в Корее развивали лисынмановские войска, организованные и оснащенные американскими империалистами, обученные и руководимые американскими военными инструкторами и советниками. Это они, а не «ссверокорейцы», как именует Риджуэй Корейскую Народную Армию, совершили вероломное нападение на территорию Корейской Народно-Демократической республики. Затем началась и вооруженная интервенции США в Корее. (Прим. ред.) Я выяснил кое-какие подробности, которые он мог мне сообщить, повесил трубку и повернулся к жене.

— Ну, вот и кончился наш спокойный и радостный отдых, — сказал я.

В эту ночь мы больше не уснули. Уложив вещи, мы выпили по чашке кофе и, едва начало светать, были уже на пути в Вашингтон.

Когда я услышал о Корее, у меня, конечно, сразу промелькнула мысль, что это начало третьей мировой войны. Несколько месяцев назад был подписан китайско-советский договор, и мне казалось, что начинается новый Армагедан — последнее великое сражение между Востоком и Западом.

Утром я прибыл в Вашингтон. От генерала Макартура непрерывно поступали донесения, а к нему от Объединенного комитета начальников штабов шел обратный поток телеграмм. Помню, как я переживал, узнав, что в высших кругах надеялись с помощью одной только авиации и флота остановить дальнейшее развитие событий. Я стоял рядом с генералом Брэдли у телеграфного аппарата, когда была отправлена директива, санкционирующая использование военно-воздушных и военно-морских сил для Прикрытия эвакуации американских граждан из районов Сеула и Инчхона, и спросил его, умышленно ли исключается участие сухопутных войск в корейских событиях. Он ответил утвердительно.

Но так продолжалось недолго. Вскоре пришлось прибегнуть к единственному средству — ввести в действие полки неполного состава, расположенные в Японии, эти полицейские войска, совершенно не подготовленные к боевым действиям.

Этот факт тоже следует внести в книгу истории, где навечно запечатлеваются ошибки людей. Вся новейшая военная история полна записей q подобных неудачах, вызываемых тем, что страна возлагает все надежды на один род оружия и слишком поздно начинает понимать свою ошибку. Смысл этого печального урока ясен, но мы его еще до сих пор не усвоили, ибо многие политические лидеры и даже военные тщетно надеются обеспечить оборону наиболее легкими и дешевыми путями.

Неудачи и успехи первых Дней корейского Конфликта до сих пор не изгладились из моей памяти. Мы отходили медленно, с упорными боями, но в конце концов занимаемый нами на всем полуострове район так сократился, что на военной карте его можно было закрыть ладонью. Нельзя забыть и блестящий прорыв, и высадку морского десанта, сокрушившего северокорейские армии и отбросившего их к р. Ялуцзян. Я более детально, чем рядовой читатель газет, представляю себе начальный период Корейской войны, поскольку все донесения о боевых действиях проходили через мой стол в Пентагоне. Свое повествование я начну с более позднего времени, с декабря, когда, победив одного врага, мы встретились с другими — с красными китайцами.

Помню один субботний декабрьский день 1950 года. Это было тревожное время, когда обстановка в Корее быстро и резко менялась. Я поехал в Филадельфию па футбольный матч между командами армии и флота, надеясь, что это увлекательное спортивное зрелище сможет хоть на час-другой отвлечь меня от глубокой тревоги. Чрбы даже там не терять связи с Пентагоном (я был заместителем начальника штаба по оперативным вопросам, и через меня проходили все донесения из Кореи), я приказал под своим сиденьем на стадионе установить телефон.

Когда я растворился в толпе, медленно двигавшейся в огромной чаше стадиона, меня захватило величествен ное спортивное зрелище, и я забыл все свои заботы. Но это продолжалось недолго. Когда я входил на стадион, на глаза мне попался генерал-майор Боллинг — начальник разведывательного управления штаба армии. Он передал мне донесение, которое подействовало на меня самым угнетающим образом. В нем сообщалось о разгроме в Корее 2-й дивизии генерала Кайзера. Я служил в этой дивизии в период между первой и второй мировыми войнами. В обеих войнах она прошла блестящий боевой путь. Во второй мировой войне она не заслужила такой громкой славы, как 1-я дивизия, но в глазах военных историков, которые оценивают боевые действия не по газетным заголовкам, она поистине оправдала свой гордый девиз: «Вторая по номеру, но первая по заслугам». В период между войнами она была нашей единственной лабораторией, где офицеры в полевых условиях овладевали современными методами управления дивизией, и каждый из тех, кто учился в ее рядах азбуке высшего командования, чрезвычайно гордился этой службой.

Известие о том, что эта мощная, полностью укомплектованная восемнадцатитысячная дивизия целиком разгромлена, было для меня тяжелым ударом. По своему телефону я немедленно связался с Пентагоном, чтобы выяснить дальнейшие подробности, но эти сведения оказались секретными, и мне не могли сообщить их по Телефону.

Как удивительно переплетаются в жизни радости и огорчения! В том году мы проиграли футбольный матч команде флота, хотя твердо надеялись — побить ее. При других обстоятельствах я испытал бы горькое разочарование. Теперь же я ничего не чувствовал. Мои глаза следили за игрой на поле, по мысли были далеко — с остатками разгромленной, некогда могучей боевой дивизии, откатывавшейся к югу.

Так начались дни упорного труда и глубокой тревоги. Час за часом следили мы за скупыми донесениями, говорившими о доблестных действиях 1-й дивизии морской пехоты под командованием генерал-майора Оливера Смита, с боем пробивавшейся от Ченчжикского водохранилища к морю. Мне казалось, что здесь, в тылу, на расстоянии 15 тысяч километров от поля боя, мы испытывали более глубокую душевную боль и тревогу, чем те, кто был на фронте. Оставаясь в тылу, мы старались предусмотреть нужды солдат и обеспечить людей всем необходимым. Когда находишься в бою, нет времени предаваться размышлениям об отдельных опасностях — так глубоко поглощает солдата бой.