Мэтью Риджуэй - Солдат

Должен откровенно признаться, что состояние боевого духа 8-й армии вызвало у меня глубокое беспокойство. Неуверенность, нервозность, склонность к мрачным предчувствиям и опасениям за будущее сразу бросилась мне в глаза. Многие солдаты на все смотрели косо. Для этого имелись достаточные основания. К моему приезду на передовых позициях было только три из семи американских дивизий. 24-я и 25-н, укомплектованные примерно на две трети, находились в соприкосновении с противником. 1-я кавалерийская дивизия [32] Обычная пехотная дивизия. Названа «кавалерийской» по традиции. ( Прим. ред.) , тоже далеко не полного состава, прикрывала тыл. 2-я дивизия, все еще небоеспособная, реорганизовывалась и пополнялась на самом юге полуострова. 1-я дивизия морской пехоты только что прибыла на южное побережье, в район Масана, а 3-я и 7-я дивизии, потрепанные на севере, все еще двигались на юг морским путем.

Сначала я побывал в дивизиях, занимавших оборону за Ханганом. И моей первой задачей было внушить их командирам ту уверенность, которую испытывал я сам. В глубине души я был убежден, что нам надо только взять себя в руки, учесть свои возможности и полностью использовать их. Если нам это удастся, то мы сможем резко изменить ход войны и разгромить азиатские орды. Вступив в командование, я сразу же почувствовал, что наши войска потеряли уверенность в своих силах. Я читал это в глазах солдат и офицеров, в самой их походке. Командиры были молчаливы, разговаривали неохотно, и мне приходилось буквально вытягивать у них необходимые мне сведения. Совершенно не чувствовалось той живости, того наступательного порыва, которые свойственны войскам, обладающим высоким боевым духом.

Утратив свой наступательный порыв, лишившись своего боевого духа, они, казалось, забыли и о многих основных и неизменных принципах ведения войны. Войсковая разведка работала из рук вон плохо. Сведения о расположении и силах противника были совершенно недостаточными. Есть два вида съедений, без которых не может обойтись ни один командир. Это сведения о противнике, доставляемые войсковой разведкой, и сведения о местности. Я говорил командирам, что, еще изучая азы военного дела, я усвоил, как, вероятно, и они сами, что первым правилом ведения военных действий является установление соприкосновения с противником. Раз такое соприкосновение установлено, его нельзя терять. Надо держаться за противника бульдожьей хваткой. В данном случае противник располагался непосредственно против нас, но мы не знали пи его численности, ни его точного расположения.

Я приказал немедленно организовать энергичную и активную разведку вдоль всей нашей линии обороны, растянувшейся на 2 \5 километров. Мы должны искать противника и энергично воздействовать на него до тех пор, пока он не обнаружит свои позиции и силы. В то же время я приказал всем частям приложить максимум усилий, чтобы убить или взять в плен хотя бы нескольких красных разведчиков, которые каждую ночь прокрадывались через наши позиции.

Второй вид важных для боя сведений — это сведения о местности. Я сказал командирам, что мне надоело на вопрос к солдатам «Где дорога?» каждый раз слышать ответ «Не знаю». Они обязаны знать, что находится передними, какая растительность может быть использована для маскировки, где проходят дороги и как текут ручьи, могут ли действовать на этой местности танки. Подчас безразличие солдат и командиров изумляло меня и приводило в бешенство. Например, один пехотный командир заявил мне, что он не может установить связь с соседней ротой: у него, видите ли, не работает рация. Пришлось напомнить ему, что индейцы умели устанавливать связь на открытой местности на расстоянии многих километров задолго до того, как возникло само представление о радио. Если же машина не пройдет через эти холмы, то её с божьей помощью можно заменить парой крепких ног.

Особое внимание я обращал также па использование огневых средств. Прибыв в Корею, я немедленно отправил телеграмму в Пентагон с просьбой срочно отправить в мое распоряжение еще десять дивизионов полевой артиллерии. Скоро эти орудия должны были прибыть, и я хотел, чтобы они нашли себе применение. Мне неоднократно приходилось слышать и в военных школах, и на маневрах, и много раз во время войны в Европе, как некоторые командиры взывали о помощи, а от половины до четверти их огневых средств бездействовало. Я сказал командирам, что нс буду слушать никакие просьбы о помаши, если они не сумеют доказать мне, что используют в бою каждую винтовку, каждый пулемет, каждую гаубицу, зенитную пушку и танк.

Затем я говорил с командирами о снабжении. Каждый предмет взамен пришедшего в негодность должен доставляться за 15 тысяч километров. Это требует времени и стоит немалых денег. И я не желаю больше слышать о потерях дорогостоящего имущества. Каждый солдат, который потеряет, бросит или без надобности испортит что-либо из снаряжения или имущества, будет предан военному суду.

Пришлось поговорить с командирами и о руководстве боем. Наши предки перевернулись бы в гробу, — сказал я, — если бы услышали рассказы о поведении некоторых командиров в бою. В бою место командира там, где происходят решающие действия. Я требовал, чтобы во время боя командиры дивизий находились с передовыми батальонами, а командиры корпусов — в тех полках, которые ведут самые активные действия. А если им нужно писать бумаги, пусть выполняют эту работу ночью. Днем их место там, где стреляют.

Сейчас на карту поставлено могущество и престиж Америки, и чтобы спастись от разгрома, потребуются и пушки и мужество. О — пушках позабочусь я. Остальное зависит от командиров, от их боевых качеств, военного опыта, спокойствия, рассудительности и смелости.

Однако я понимал, что от всех моих призывов будет мало толку, если не подкрепить их делами. Прежде чем начать какие бы то ни было боевые действия, надо подготовить местность. В первый же день я попросил Ли Сын Мана выделить нам 30 тысяч местных жителей для работы. К рассвету следующего дня первые 10 тысяч человек прибыли. Мы вооружили их кирками, лопатами и тенорами, и они начали копать и опутывать колючей проволокой позиции, с которых мы должны будем отражать атаки противника.

Вот примерно то, что я говорил и делал в первые три дня своего пребывания в Корее. В этом не было ничего исключительного. — Просто самые необходимые распоряжения, которые отдал бы в подобной обстановке всякий опытный командир.

Еще один серьезный вопрос тревожил войска, и он и мел решающее значение. Это вопрос: почему мы вообще воюем? Какого черта делаем мы здесь, в этой забытой богом стране? В Штатах какой-то комментатор заявил, что мы ведем не ту войну, не в том месте и не с тем противником. Это произвело глубокое впечатление на солдат 8-й армии. Я понимал, что должен искренне, с твердой верой в правоту нашего дела ответить солдатам на волнующий их вопрос. И нот однажды ночью я написал: