Жан Лаффит - Мы вернёмся за подснежниками

Андрэ? Он, наверное, не арестован? Офицер хочет узнать о нём.

«Выдержка, выдержка, — повторяет про себя Рэймон, — а потом брошусь на этот стакан».

— Ну? — внезапно говорит офицер, открывая дверь. — Надумали пить?

— Я? — отвечает Рэймон, как бы пробуждаясь от сна. Но, увидев презрительную улыбку офицера, тут же добавляет:

— Я пью только во время еды.

— Как хотите. Мне не к спеху. Вам ничего не требуется?

— Ничего.

— Прекрасно. Вы до утра пробудете в этой комнате. Спокойной ночи.

Офицер уже взялся за ручку двери.

— Простите, можно задать вам один вопрос? — спрашивает Рэймон.

— Говорите!

— Разрешите мне посмотреть листок, который лежит на вашем столе? Мне кажется, я там увидел своё имя.

— Правильно. Это список ваших товарищей, арестованных по одному с вами делу, а также перечень диверсий, в которых вы участвовали вместе с ними.

— Можно мне посмотреть?

— Смотрите. Вы убедитесь, как точно мы информированы. Возможно, вы одумаетесь.

Рэймон встаёт со скамейки и протягивает руки к листку. Часовые, думая, что он хочет взять стакан, тут же оттаскивают его.

— Оставьте его! — говорит им офицер и выходит, закрывая за собой дверь.

Как это произошло? Он до сих пор не понимает… Помогла быстрота соображения в нужную минуту.

Рэймон подошёл к столу, чтобы заглянуть в листок, потом спокойно обеими руками взял стакан.

Солдаты, неправильно истолковав последние слова офицера, не тронули его. И Рэймон выпил до дна. Потом, не утолив жажды, он налил себе ещё стакан, потом ещё…

Теперь ему наплевать на листок. Вернувшись на скамейку, он садится с блаженной улыбкой.

Один из солдат предлагает ему сигарету.

— Не курю, — надменно отвечает Рэймон.

Прошло три дня. Наступило утро четвёртого. Рэймон, совершенно обессиленный, сидит всё в той же комнате.

Он победил.

Когда на второй день офицер вошёл в комнату, то обнаружил, что графины пусты. Вне себя от бешенства, он ударил сержанта. Рэймону очень хотелось рассмеяться.

Тот день, как и последующие, прошёл в допросах, но чтобы не возобновилась пытка жаждой, Рэймон отказался от всякой пищи. Каждый вечер его отвозили в тюрьму Шерш-Миди и там выдавали жидкий суп. Он снова изголодался, но теперь он знает, что голод переносится легче жажды.

Допросы касались всех операций группы Вальми. То, что Рэймон принял за расписание, оказалось таблицей: вертикальный столбик состоял из фамилий арестованных. По горизонтали были вписаны операции. Напротив каждой фамилии ставился особый значок, который показывал, участвовало ли данное лицо в данной операции.

Учитывая, что Рэймон был командиром группы Вальми, ему предоставили особую привилегию дать объяснение по каждому делу. Он отказался что-либо добавить от себя и ограничился лишь подтверждением, что все операции производились с его одобрения или при его участии. А это всё уже было известно врагу.

Кончено. Лейтенант отставил пишущую машинку и вложил последние листы в толстую папку.

К удивлению Рэймона, до сих пор всё было лишь канцелярской писаниной. Гестапо превосходно обо всём осведомлено, но ему явно нужно узнать что-то ещё.

Оставшись наедине с Рэймоном, офицер молча наблюдает за ним. За эти дни немец показал себя со всех сторон: попеременно был вежлив, груб, изыскан, злобен. В камере пыток он ведёт себя так же непринуждённо, как в светском салоне.

— Я тоже был в сопротивлении, — неожиданно говорит он. — После прошлой войны, против французов, которых я ненавижу. Сегодня выиграли мы. Не мне вам говорить, неправда ли, что мы не щадим наших врагов.

— Это я знаю.

— Но всё же таких, как вы, я уважаю. Вы хорошо дрались. Что такое ваш взрыв Сент-Ассиза? В общем это хорошо задуманная военная операция. Между нами говоря, вы нас напугали.

«Куда он гнёт?» — думает Рэймон.

— Да, — продолжает офицер, — как только нам доложили о событиях в Сент-Ассизе, мы сразу же поняли, что это дело рук франтирёров. Какие тут были шансы на успех? Один на тысячу. Результаты? Сомнительные. Опасность? Смертельная. Нужно быть такими сумасшедшими, как французские партизаны, чтобы решиться напасть на нас в подобных условиях… Но нас напугало не это, а то, что у вас была взрывчатка. — Офицер вынул из ящика стола пачку фотоснимков. — Мне бы не следовало это показывать, но так как вам осталось недолго жить, в конце концов я могу доставить вам удовольствие как солдат солдату. Глядите!

Рэймон берёт первый снимок. На нём прикреплённый к тросу заряд взрывчатки и шнур с детонатором. Он хмурится.

— Этот не взорвался, — объясняет офицер. — Ваш товарищ, кажется, Арман, забыл снять предохранитель с детонатора. Это позволило нам изучить весь механизм. А теперь посмотрите на результат вашей работы.

На последнем снимке — нагромождение тросов и металлических столбов и трубок, перекрученных взрывом. Это устой мачты, которую подорвали они с Виктором.

— Расчёт был хорош, — говорит офицер, — а то, что вы сумели среди дня подложить взрывчатку под мачты, охраняемые нашими солдатами, свидетельствует о незаурядной военной подготовке.

Рэймон впивается глазами в снимок, стараясь разглядеть результаты своей работы, но офицер отбирает фотографию.

— Скажите, где вы служили?

— В пехоте.

— Вы не химик?

— Нет.

— В таком случае, где же вы научились обращаться с этими штуками и кто вас инструктировал?

— Никто, сам выучился.

— Не рассказывайте мне басен. Это боеприпасы из Лондона.

— Понятия не имею.

— Вы же великолепно знаете, что Лондон не любит вас, коммунистов. Если победят деголлевцы, они вас запрячут в тюрьмы не хуже, чем мы. Значит, если вы получили боеприпасы от них, то это могло произойти либо по недоразумению, либо из какого-то расчёта? Ну? Кто же вам дал взрывчатку?

— Меня никогда не интересовало её происхождение.

— Послушайте, до сих пор я с вами разговаривал как с равным. Не вынуждайте меня заговорить по-иному.

— Мне нечего вам сказать.

— Тогда я поясню. Мы знаем, что взрывчатка и шнур для диверсии в Сент-Ассизе были привезены лично вами. Значит вам известно, где они находились. Поясню ещё: об этих боеприпасах вам сообщил деголлевский агент, который связался с вашей группой. От вас мне нужен только адрес.

«Кто же мог всё это рассказать?» — думает Рэймон и тут же понимает, что знало об этом слишком много народу.

— Я вас спрашиваю, — нервничает офицер.

— Я ничего не знаю.

— Ну это мы посмотрим. Нам все в конце концов признаются. Проходите вперёд.

«Ясно одно, — думает Рэймон, — Робер знал обо всём гораздо лучше меня. Раз меня спрашивают, значит, он не проговорился».

Не успел Рэймон войти в соседнюю комнату, как удар кулаком валит его с ног.