Юрий Ильинский - Опаленная юность

Через час на станционной платформе Андрей поджидал товарищей. Дома он застал только бабушку — веселую, говорливую старуху. Отец уехал в райком партии, мать пошла на рынок.

— Значит, не едешь, Андрюшенька? — бабушка жевала беззубым ртом, довольно улыбалась. — Ну и слава тебе, господи, как говорится…

Старушка ничего толком не поняла: Андрей так и не решился сказать ей правду.

Нетерпеливо он ходил взад и вперед по дощатой платформе.

Первым прибежал Кузя с тем самым потертым чемоданчиком, в котором таскал в школу учебники, тетради и завернутый в старую газету завтрак. По определенным дням оттуда извлекалась блестевшая никелем труба: Кузя ходил на сыгровку прямо с занятий.

— Ты и инструмент свой захватил?

— Чудак! Собрал кое-что по мелочи. Мыло, зубную щетку и подобное.

Пришел Ника Черных, немного погодя появились Родин и Копалкин. Не хватало одного Валентина.

Наконец прибежал и он, весь мокрый от пота.

— Чего запаздываешь? — накинулись на него.

— Отцепитесь! Я уже первый бой выдержал. Батя так вопил, наверное в Москве слышно.

Мягко скользя по рельсам, подкатила электричка.

— Садись, ребята!

— Погодите, а билеты?

— Какие там билеты, время военное! — уверенно бросил Бобров.

…Площадь перед районным военным комиссариатом чернела морем голов. Несмотря на сильную жару, жители Подмосковья, любящие надеть летом легкую безрукавку с широким вырезом ворота, с апреля до ноября ходившие без головного убора, сегодня надели плотные пиджаки, до бровей натянули круглые, с пуговкой кепки. Многие поверх пиджаков надели ремни, и это придавало штатским людям подтянутый, молодцеватый вид.

Увидев столько народа, ребята слегка оробели.

— Неужели придется стоять в очереди? — встревожился Родин.

Бобров уверенно сказал:

— Не придется. А ну, построиться!

Построив ребят парами, он скомандовал:

— За мной!

— Вы куда, пацаны? — остановил их у ворот дежурный с красной повязкой.

— К районному военкому, комсомольцы! — по-венному отрапортовал Бобров и грозно нахмурил брови. — Чего стали? Проходи быстрей!

— Проходите, — сорванным голосом просипел дежурный, — вторая дверь направо.

В помещении военкомата не протолкнешься. Повсюду сидели и стояли люди различных профессий и возрастов. Из комнаты в комнату сновали военные с малиновыми петлицами.

Андрей остановил командира с двумя кубиками. Рассеянно выслушав ребят, он устало махнул рукой:

— Идите вон туда, к столам. Там и запишут.

Ребята стали в очередь. Им выдали небольшие анкеты, листки бумаги для заявления.

— Заявление пишите на имя райвоенкома полковника Горохова, — сказал работник военкомата.

— Андрей, а Андрей! — зашептал Игорь Копалкин. — А «военный» через два эн пишется?

Заполнив анкетку и написав заявление, Андрей подошел к столу. Плечистый, рослый дядя с усталым, бледным лицом поднял красные веки.

— Больно уж молод ты, парень.

— Мне семнадцать исполнилось…

— Когда?

— Двенадцатого июня.

— Десять дней назад? Юнец совсем!

— Ведь семнадцатилетних берут. Правда?

— Берут, — раздраженно проговорил работник военкомата. — Скорей бы пропустить всех вас и самому пойти. Давай паспорт…

Андрей достал новенький паспорт. Сотрудник внимательно проглядел документ. Проверил прописку и бросил паспорт в ящик, стоящий около стола. Андрей заметил, что ящик набит доверху паспортами. Новенький паспорт Андрея затерялся среди множества других.

На улице ребят зачислили в роту, и все они попалив первый взвод, а Кузе коварная судьба уготовила второй. Никакие просьбы и уговоры не помогли. Начальство, рябой, белесый старший лейтенант Быков, отказал наотрез. Командир батальона, щеголеватый, затянутый ремнями капитан Гарин, в ответ на настойчивую просьбу гаркнул:

— Кругом! Шагом марш!

На Кузю было жалко смотреть. Он вздыхал, кляня Быкова на чем свет стоит.

В полдень всех повели в столовую. Обед Андрею не понравился, особенно борщ. Капусту Андрей не любил с детства. Кроме того, старшина все время торопил — приходилось обжигаться.

Маленький Игорь Копалкин робко попросил добавки, его поддержал Бобров.

— Теперь и воевать можно! — благодушно бурчал Валька, уписав две порции.

После обеда рота Быкова отправилась на ночевку. Молодцеватый краснощекий старшина-сверхсрочник критически оглядел отряд.

— А ну, воинство, выше голову! Запевай! — И старшина первый затянул старую солдатскую песню времен гражданской войны:

Добровольцы дружно подхватили припев. Песню знали все. Одни — из тех, кто старше, — сами певали ее в отрядах Чапаева, Щорса, Буденного, Котовского, другие слышали ее от отцов, по радио.

Боевая песня гремела на тихих улочках районного центра, лилась широкой рекой — в ней чувствовались сила, смелость, упорство, неукротимая воля к победе.

Тверже, четче стал шаг, свежее лица бойцов. Все приободрились. подтянулись.

На ночлег ребятам отвели школу-десятилетку. Красное кирпичное четырехэтажное здание было сплошь забито людьми. Наспех сколачивались двухэтажные нары.

Командир взвода Бельский, черноусый моложавый запасник, подозвал Андрея:

— Курганов!

— Я!

— Бери народ, ступай во двор набивать матрацы.

— Есть!

— Поворачиваться не умеешь! — рассердился Бельский. — Наряд получить захотел?

— Товарищ командир, нас еще не обучали.

— Вот как? Ну, не робей — научим.

Во дворе, набивая матрац отходами ваты — целая гора ее громоздилась у ворот, — Андрей сказал Родину:

— Не нравится мне наш командир, грубый какой-то.

— Это усатый-то? Ничего, обтерпимся, привыкнем.

Втащив наверх матрацы, ребята улеглись на нары. Лежали молча.

«Что-то сейчас дома?» — подумал Андрей. К сердцу подкатила волна грусти.

Очевидно, такое же чувство испытывали все. Бобров курил, Петя Родин лежал с закрытыми глазами и потемневшими, подмокшими ресницами. Игорь Копалкин читал засаленный пухлый журнал. Андрей присмотрелся: взгляд Игоря был устремлен поверх страниц, куда-то вдаль.

Дома, подумал Андрей, сейчас только и разговоров, что о нем. Он ясно представил заплаканные глаза матери, ее прерывистый всхлипывающий голос. Вспомнилось, как она всякий раз беспокоилась, когда отправляла его в пионерский лагерь, как волновалась однажды, когда Андрей, не предупредив родителей, поехал к товарищу в Москву. Да, мама, вероятно, плачет. Нехорошо он сделал, что не подождал ее. А вдруг больше не придется свидеться? Эта мысль обожгла душу. Андрей приподнялся с матраца и явственно услышал чей-то приглушенный плач.