Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

В документе сообщалось о том, что немцы ведут разработки секретного ракетного оружия в Пенемюнде, с помощью которого без всякого труда они смогут обстреливать любой английский город. Были также сведения о том, что Германия уже располагает радаром, — тайна, которую англичане оберегали с такой тщательностью.

Обилие секретной информации заставляло сначала думать, что этот документ подброшен гитлеровской разведкой, чтобы запугать англичан. Но потопление крупнейшего в мире английского крейсера «Худ» немецким линкором «Бисмарк» в Английском канале [35] Ла-Манш. можно было осуществить только с помощью радиолокации — корабли находились на большом расстоянии и не видели друг друга. Таким образом, одно из сведений, которое сообщил незнакомый доброжелатель англичанам, подтвердилось — немцы имели радар.

Доверие к «Документу Осло» резко возросло. Черчилль хотел знать, какие еще «сюрпризы» готовит ему «герр Гитлер и его банда разложившихся мерзавцев»…

В Гибралтар Стронга доставил специальный самолет. Здесь его встретил капитан Стенли из Объединенной разведки, из управления специальных операций.

Он доложил, что все готово к отплытию.

Маленькая подводная лодка «П-42» должна была доставить Стронга к итальянскому берегу севернее Неаполя. Два дня ушло на тренировку по спуску в складную шлюпку. Это оказалось не таким простым делом. Шлюпка была как вьюн и выскальзывала из-под ног даже в тихую погоду.

Средиземное море прошли без особых трудностей, если не считать, что Стронг обнаружил у себя клаустрофобию — боязнь ограниченного пространства. Эта своеобразная болезнь была выражена у него не в очень сильной форме. И все-таки, когда наступала ночь, он просил командира лодки всплывать, чтобы подышать свежим воздухом и увидеть звезды.

У итальянского берега в перископ они заметили фелюгу. Ничего не стоило ее потопить, но взрыв торпеды мог привлечь к себе ненужное внимание на берегу. Пришлось одну ночь переждать.

На другую ночь он высадился. Недалеко от берега, совсем близко от шлюпки, в которой находился Стронг, прошли лодки с ацетиленовыми фонарями. Но рыбаки были так заняты рыбной ловлей, что ничего другого не видели вокруг себя.

Наконец днище шлюпки с легким шорохом коснулось дна, покрытого мелкой галькой. Стронг выбрался на берег.

Генерал Ганс Остер, начальник отдела «Цет», ведавшего личными делами абвера, финансами и картотекой на 300 тысяч имен, 13 апреля выехал в Рим в служебную командировку. Немецкая военная разведка должна была скоординировать свои планы с итальянской секретной службой на африканском театре военных действий, где против англичан воевали итальянские войска и немецкий корпус фельдмаршала Роммеля.

Поезд на Прагу, Вену и Будапешт отходил с Силезского вокзала.

Стоял теплый солнечный день, и даже нагревшиеся шпалы пахли весной — смолой и разопревшим деревом.

В вагоне первого класса пассажиров еще не было. Остер легко забросил небольшой коричневый саквояж на багажную сетку, повесил на крючок клетчатое пальто и шляпу и опустился в глубокое вагонное кресло с высокими подлокотниками. Он выглядел усталым и мрачным. В свои пятьдесят три года он еще не чувствовал груза лет — причиной тому были постоянные занятия спортом и умеренность в еде и выпивке. Его сухощавое, тренированное тело не знало болезней. Не физические недуги были причиной того, что Ганс Остер выглядел таким усталым и мрачным, а душевные. Казалось бы, чему огорчаться одному из руководителей германской военной разведки в дни, когда Германия то и дело одерживала победы на Европейском континенте. Но именно эти победы и нарушали душевное равновесие Ганса Остера. Именно эти победы вытравили «дух Цоссена» в армии, дух оппозиционно настроенных генералов, которые долгое время не хотели признавать Гитлера и называли его презрительно «богемским ефрейтором». Начальник генерального штаба немецкой армии генерал Гальдер совсем еще недавно говорил Остеру о Гитлере: «Да убейте же этого пса!» Теперь же генерал через доверенное лицо передал Остеру: «Скажите ему, то есть Остеру, что немецкие генералы не изменяют…. фатерлянду».

Даже адмирал Канарис, его единомышленник и друг, после победы над Францией заявил: «Если Гитлер выиграет войну, то это будет нашим концом и концом Германии. Если он ее проиграет, то и это будет концом Германии. Если бы нам даже удалось осилить Гитлера, теперь никто на Западе не станет разговаривать с нами. Я выхожу из игры».

Ганс Остер все же старался не поддаваться отчаянию. «Под кучей потухшей золы тлеет невидимый огонек — придет время, и он разгорится» — в этой мысли он стремился найти утешение.

Боже, сколько возможностей было упущено, чтобы покончить с Гитлером, вывести Германию из войны и обеспечить ей почетный мир! «Тупые бесхребетные кретины, — думал Остер о генералах. — Чего стоят их дела и слова!» Когда оппозиционерам не удалось привлечь на свою сторону главнокомандующего сухопутными силами Браухича, генерал Штюльпнагель, заместитель Гальдера, заявил: «Я изолирую его: запру в кабинете, а ключ брошу в унитаз». Остер вынужден был тогда прямо сказать Штюльпнагелю: «Генерал, мы играем не в детские игры. Наши противники будут поступать с нами по-другому».

Не лучше повел себя и Канарис во время трагических событий осенью тридцать девятого года.

Тогда только что закончилась польская кампания. В октябре всем стало ясно, что это была прелюдия к большой, мировой войне. В ноябре Гитлер решил наступать на Францию. Шансов на победу было мало. Генералы были против наступления. Канарис специально послал Остера на Западный фронт, чтобы узнать мысли тех, в чьем распоряжении находилась армия, которая могла свергнуть Гитлера. Генерал Рундштедт прибег к высокопарным выражениям: «Если я обнажу шпагу, она сломается у меня в руках». Так же пессимистично был настроен Вицлебен — начальник штаба в армейской группе Лееба.

Гальдер все же уговорил тогда Браухича, что наступать на Францию осенью невозможно. Главнокомандующий сухопутными войсками поехал к Гитлеру. Гальдер вместе с ним. Ему не терпелось узнать о результатах разговора.

Гитлер принял только Браухича, а Гальдер остался в приемной и все, что произошло за дверьми, узнал уже от главнокомандующего.

Браухич начал докладе неблагоприятной метеорологической сводки. Метеорологи обещали ливневые дожди. Гитлер прервал его: «На врага тоже льют дожди».

И тут Браухич, бесспорно, допустил ошибку: не следовало задевать самолюбия Гитлера. Браухич заговорил о том, что дисциплина в войсках, их боевой дух значительно ниже, чем были в первую мировую войну. Гитлер не выдержал этого и взорвался. «Я сам был солдатом в ту войну, Браухич, и я знаю, какой тогда был дух в войсках! — закричал Гитлер. — Он привел к заключению позорного для Германии Версальского договора. Никогда, слышите, никогда ничего подобного не повторится! Если вы осмеливаетесь критиковать воспитание в «гитлерюгенд», то вы — слепец, Браухич! Никогда еще немецкая армия не обладала столь высоким боевым духом, как сейчас! Солдаты верят в мой гений. И для достижения победы я не остановлюсь ни перед чем. Я искореню трусливый дух Цоссена!»