Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

На семейном совете решили назвать его Алексеем. Алешей, Алешкой, Алешенькой, Лешкой…

Получив отпуск, Пантелей сказал Анфисе:

— Вот, мать, мы и дождались: едем в Таганрог вместе и будем отдыхать полный срок.

— А как же Алешка? — спросила Анфиса.

— Поезжайте, мама, поезжайте… — сказала Инна. — Борис будет помогать мне, управимся…

— Хотите хоть на месяц избавиться от тещи?

— Ну как вы можете так, мама?..

— Я пошутила, пошутила… Раз управитесь — значит, мы с отцом едем.

В Таганроге у Анфисы только и разговору было, что об Алешке: «Наш Алеша не такой…», «У Алеши голос, как иерихонская труба…», «Леша все понимает и узнает меня, и Инночку, и деда».

— Сообразительный… В бабушку пошел… — Пантелей иногда подтрунивал над женой.

Раньше, когда они были молоды, этого не бывало. А теперь как-то само собой сложилось, что он подтрунивал ласково, без неприязни, но подтрунивал.

Анфиса для виду сердилась:

— Почему же в бабушку, скорее, в дедушку, такой же умный…

Пантелей и Анфиса остановились на Амвросиевской у Ксени.

Вечерами после работы вся родня собиралась на Амвросиевской. Пили в сумерках чай со свежими вишнями, слушали рассказы Пантелея о его работе, поездках за границу, вспоминали прошлое, молодость, только Вовка не принимал участия в этих чаепитиях. Наступал вечер, раздавался тихий свист за калиткой, и Вовка незаметно исчезал.

— Это товарищ тебя зовет? — спросил однажды Пантелей Афанасьевич.

— Ага!

— Что это вы, как казаки-разбойники, свистом друг друга вызываете? Чего он в дом не зайдет?

Вовка чуть смутился:

— Да я говорил ему, а он…

Как-то Пантелей Афанасьевич проводил Володю до калитки и увидел Володиного товарища.

— Здравствуйте, товарищ комбриг, — бойко поздоровался тот.

— Ты меня знаешь?

— Конечно.

Парень был постарше Володи, но небольшого роста, коренастый. Звали его Иван Смирный. Фамилия — Смиренко, но прозвали его ребята Смирный.

— Он действительно такой смирный? — спросил Пантелей Афанасьевич Володю.

— Он такой «смирный», что его не только на Касперовке боятся, но даже на Черном мосту, — с гордостью сказал Вовка.

— А на первый взгляд этого не скажешь: ростом мал, да и вообще…

— Ростом он мал, но руки у него железные. Вот попробуйте как-нибудь сбить его с ног — ничего не получится. Он приемы всякие знает и без ножа обходится…

— Без ножа?

Вовка покраснел: проговорился.

— Да, без ножа.

— А у тебя есть нож?

— Нету… — не колеблясь, ответил Вовка.

— Ну и правильно. Последнее дело — ножом…

Разговор этот взволновал Пантелея Афанасьевича. Когда-то Володя был маменькиным сынком. До четвертого класса Ксеня водила его в школу. Но не стало Михаила, переселились они на Амвросиевскую, Ксеня пошла работать, а Вовка, естественно, попал под власть улицы. Улица с ее неписаными законами была жестока к неженкам, маминым сынкам, каким был тогда Володя. Не раз, обиженный, забивался он в густой терновник во дворе, чтобы выплакаться. Но то время прошло: Вовка сам теперь мог дать сдачи кому угодно из своих сверстников, дружба же с Ванькой Смирным поднимала его и над ребятами постарше.

От Ксени Пантелей Афанасьевич узнал, что брат Вани Смиренко, Петька-Ключник, как его называли на Касперовке, в двадцатые годы убил Сеньку Голодного с Черного моста.

Касперовка и Черный мост соперничали. Драки «край на край» в то время были обычным делом. После убийства Голодного никто в городе не смел тронуть ребят с Касперовки.

Вовка рассказал об этой истории с восторгом. Пантелей Афанасьевич решил серьезно поговорить с племянником: в тринадцать лет трудно отличить, где геройство, а где хулиганство, бандитизм.

Касперовские ребята любили бухту. В яхт-клубе тоже было хорошо, но яхт-клуб далеко.

В бухте одно время завели моду прыгать в воду на спор. Один парень со Старопочтовой выспорил баян — прыгнул с самой верхушки эстакады. Пантелей Афанасьевич тоже как-то забрался на верхнюю площадку. Отсюда хорошо была видна вся бухта.

Потемневшее от времени бетонное перекрытие над головой было облеплено гнездами ласточек. Потревоженные, они, как шаровые молнии, вылетали из своих гнезд. Рыболовецкие боты с высоты казались маленькими, почти игрушечными. В железобетонных перекрытиях, поддерживающих покатую крышу, зловеще подвывал ветер. Далеко внизу темно-маслянисто блестела глубокая вода. Непросто было прыгнуть отсюда даже за баян. Парень тот заслуженно ходил в героях на Касперовке. Нашелся еще один смельчак, но его вытащили из воды мертвым. Видно, он глубоко ушел под воду и ударился обо что-то острое и твердое у дна.

После этого случая Ксеня запретила Вовке ходить в бухту, но ребята все равно ходили, бегал туда и Володя тайком. С Пантелеем же он мог ходить открыто.

Воскресное утро было росным, нежным. Из-за моря поднималось солнце. Синее утреннее небо становилось белесым, серебристым.

Завтракали поздно, около двенадцати, под шелковицей, в тени густых веток, усеянных крупными темно-фиолетовыми спелыми ягодами. Одна из них глухо шлепнулась о стол. Темно-красный сок брызнул во все стороны. Несколько капелек попало на Вовкину рубашку.

— Чертенок! Говорила тебе! Рубашку после завтрака надень!.. Снимай сейчас же, я застираю.

— Да не надо, мам, я зеленой шелковицей потру, и все…

— Я тебе потру! Ее тогда и в щелоке не отмоешь. Снимай сейчас же! — Ксеня взяла рубашку, поднялась по мазаным ступенькам в дом и через минуту как была с рубашкой, так и выскочила на крыльцо. Лицо ее было белым.

— Что случилось, Ксеня? — обомлев, спросила Анфиса. Губы у Ксени дрожали:

— Война, кажется! По радио говорят…

Вовка вскочил первым. За ним Пантелей Афанасьевич, Анфиса, и все — в дом.

«…Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей…» — Пантелей Афанасьевич узнал голос Молотова.

Коротким и горьким было расставание Пантелея Путивцева с Таганрогом: женщины в слезах, серьезные, совсем взрослые глаза Володи, болезненно-бескровное лицо Максима…

— Чертова хвороба… — сказал он на прощание старшему брату. — Михаил та Лешка, мабуть, уже воюють, а я…

Вместе с Пантелеем Афанасьевичем в Москву собралась и Анфиса. Но на Марцево сесть в поезд не удалось. Перед окошком кассы люди размахивали командировочными предписаниями, военными билетами, мандатами. Удостоверение, выданное Пантелею Афанасьевичу ГИРДом, ни на кого не произвело никакого впечатления.