Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

Место ему досталось на верхней полке. В вагоне было нестерпимо душно. Едкий пот вызывал зуд во всем теле, а за окном целых трое суток выжженная, голая, безжизненная степь. Покинутый богом край. Только мертвецы одни, схороненные чудно: в хатах без крыш. Увидел в первый раз — подумал, деревня. Оказалось, кладбище.

На четвертые сутки картина за окном стала меняться. Вдалеке прорисовывались горы, чаще стали попадаться селения. К ним тянулись караваны невозмутимых, медлительных верблюдов. Наконец приехали в город Фрунзе.

Было раннее утро. Демида растолкал проводник-киргиз. С закисшими после сна глазами, Заозерный косанул в окно: квадратный кусок сероватой земли неторопко плыл, замедляя бег, а вдалеке по самый верхний обрез рамы — каменная гряда в изломах — горы.

Демид протер глаза, свесил голову вниз. Мать честная! Вершин-то и не видно. Заозерный поспешно слез с полки, пригнулся, заглядывая снизу вверх, чтобы увидеть все-таки край, и зажмурился: в лучах народившегося солнца сахарно-снежно сверкали островерхие пики. Казалось, они выше самого неба. Синева лежала ниже, они будто пробили небесную твердь и тянулись своими белыми пиками прямо к солнцу.

Демида кто-то толкнул:

— Позволь, гражданин, пройтить!..

Все уже проснулись. Завербованные засобирались, укладывая в мешки недоеденную снедь, вещички.

На привокзальной площади было тихо еще, сонно. Но жара уже сушила гортань. Только арыки, успокаивающе журча у подножия пирамидальных тополей, дышали прохладой.

Из Фрунзе завербованных на автобусе повезли в Рыбачье — поселок на берегу высокогорного озера Иссык-Куль. Ехали сначала равниной, потом по Боомскому ущелью. Дорога лепилась по самому карнизу: справа — отвесная каменная стена, а слева — каменные провалы, лишенные растительности, щетинились острыми срубами. Свались на них — костей не соберешь.

Маломощный мотор старенького автобуса тяжело хрипел — дорога шла в гору, к низким, тяжелым тучам. Они ползли здесь, в ущелье, рядом и были похожи на гигантских темно-сизых птиц.

В одном месте на повороте автобус занесло, и они чуть было не свалились вниз. Но, слава богу, благополучно миновали и это гибельное место: горы постепенно расступались. Вдали показалось озеро — большое, ненатурально синее, будто кто краской плеснул в огромную каменную чашу.

На берегу этого озера и выпало Демиду жить и работать. Поселок назывался Балыкчи, что по-русски означало Рыбачье. Почему такое прозвище ему дали, было непонятно. Рыбешка в озере водилась, и много, но мелкая, непромысловая. Для забавы, на удочку, — успевай только таскать. Но разве это рыба? Уж на рыбу-то он нагляделся в Приазовье. Вот где рыба была, да!..

Но Демид не жалел, что забрался сюда, на край света. Интересно было, непохоже на все, что знал и видел до сих пор. И нравы, и быт, и природа.

Старые киргизы всё еще имели по нескольку жен. Жили мирно, тихо, дружно. Даже когда умирал глава, семья не распадалась.

Детей в семьях было много. Не холили их, не пестовали, как он когда-то Лариску. Росли они как трава под солнцем. Случалось, дети умирали. В поселке был врач, небольшая больница. Детям делали прививки. Но были и такие родители, которые не доверяли врачу, прятали детей.

Подростки с большим почтением относились к старшим. Увидит еще издали на улице киргиза ли, русского — шапку снимет и прокричит:

— Саламатсыздарбы, аксакал!

Демиду это нравилось, и он ласково отвечал киргизятам:

— Саламат, саламат!..

Работа здесь была привычная, на строительстве. Строили гаражи, мастерские и складские помещения для автобазы. Единственным транспортом прежде на Иссык-Куле был ишак. Лошади у киргизов низкорослые, выносливые, но как тягловую силу их использовали редко. Если предстояла дальняя дорога, киргиз отправлялся в путь на лошади — быстрее. Отважившись идти напрямую через горы в Алма-Ату, киргиз лошади доверял больше, чем себе. Не погоняй ее только, не понукай, и она тебя вывезет, обойдет опасные расщелины, засыпанные рыхлым, обманчивым снегом.

Об этом рассказал Демиду Джумабек Сатылганов, молодой киргиз, который недавно вернулся из армии и теперь тоже работал на строительстве.

Весь огромный район прибрежного Иссык-Куля (Теплого озера) был зажат высокими горами. Одна только дорога соединяла его с внешним миром — через Боомское ущелье. Правда, была еще одна дорога, а точнее — лошадиная тропа через Тянь-Шань, но вела она в земли чужие, в Китай. Тропу эту расширяли, делали теперь дорогу, чтобы могли пойти по ней автомобили. Автомобиль и здесь должен был заменить ишака.

— Сапсем другой жисть пайдет, аксакал! Пайдет машинка, много машинка, сапсем другой будет! — не раз восторженно говорил Джумабек.

— Другой! Другой!.. — соглашался Демид.

Прожил он в Балыкчах остаток лета, осень, зиму, еще целое лето, а ни дождя, ни снега не видел. Чудно! Выползают темные, набухшие влагой тучи из Боомского ущелья, ну, думаешь, сейчас вдарит. Но как только клубящееся темное месиво выползало из ущелья, тотчас расслаивалось на два рукава, липло, будто притягиваемое, к горам.

А вдалеке, точно колотили в огромные бубны, погромыхивал гром. Огненные стрелы молний остервенело бились о каменную твердь и бессильно ломались на глазах.

Там, в горах, тучи освобождались от тяжести, щедро поливая каменистые отроги, поросшие кустарником и тянь-шаньской елью, оставляя глубокие снеговые шапки на вершинах.

Побушует ливень в горах, выше — метель покружит, а в Балыкчах — ни капли.

От Джумабека Демид услышал такую легенду.

Давным-давно это было. Великий киргизский полководец Манас вел в поход свое войско. Вышли они из Боомского ущелья, разбили лагерь на берегу Иссык-Куля, на том месте, где сейчас Балыкчи. А ночью выпал глубокий снег, да такой глубокий — лошади по брюхо. Два перехода осталось сделать, чтобы достичь вражеского стана, и обратился тогда Манас к аллаху, взмолился:

— О великий аллах! Сделай так, чтобы снег немедленно растаял. И на нашем пути не было бы ни дождя, ни снега, чтобы мы могли догнать наших врагов, и даруй нам победу!

Аллах внял просьбе Манаса. Снег растаял, полководец стремительно совершил два перехода и разбил врагов. Но аллах забыл отменить свой приказ небесным силам, и с тех пор в Балыкчах, в двух переходах от него, не бывает ни дождя, ни снега…

Иногда из Боомского ущелья неожиданно налетал «улан» — ветер. Сначала он порывами, как собака, бросался под ноги, поднимая пыль, срывал легкую пену с мелких, злобных волн на озере. Но воздух быстро густел, становился упругим, звонким. И вот уже ветер упорно толкал в спину, хлестал по щекам. Тут уж не противься, а быстрее ищи защиту в доме, за прочной стеной, пока «улан» только поигрывает. А когда разгуляется, закружит в смертельном вихре все, что плохо закреплено, начнет рвать провода, выворачивать с корнями старые, одряхлевшие пирамидальные тополя у озера, тут уже оставаться один на один с ним на улице опасно. Даже плоскокрышие дома и те, казалось, в это время в страхе приседали, жались к земле, ища у нее защиты.