Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание. Дот

Тут к ним подполз радист Сашка. Природа, как говорится, не пожалела на него материала. Метр девяносто семь рост, и плечи по мерке, попробуй сумей эдакую глыбу незаметно провести через линию фронта, но с ним любили ходить в поиск: рацию и батареи он всегда таскал сам, без помощи и без подмены, и автомат свой никому не доверял, а если требовалось вынести «языка» - и здесь Сашке равных не было. При этом он не кичился своей силой и нрава был легкого. Не мудрено поэтому, что хотя в разведроте он был недавно, но успел стать ее любимцем, да и в штабе дивизии тоже. А эта счастливая судьба, как известно, в первую очередь калечит характер. Вот и сейчас он позволил себе вольность, которая никому другому и в голову бы не пришла.

- Товарищ капитан, - зашептал он, - дозвольте окунуться.

Капитан Сад глянул через плечо. По совсем еще детскому Сашкиному лицу пролетали тенями, немыслимо сочетаясь, лукавство, и робость, и надежда, чуть ли не каприз…

- Нет, - спокойно сказал капитан Сад.

- Ну товарищ же капитан! Тут омуток аккуратный. И деревья к самой воде…

- Я сказал.

Занятый собой, своим нехитрым внутренним миром и своими реакциями на такой красочный для него каждодневный калейдоскоп, Сашка не замечал нюансов в поведении окружающих. Он знал, что все его любят, и это трансформировалось в уверенность, что за любую шалость он будет прощен и, следовательно, ему в общем-то все позволено.

- Ведь мочи нет - жарко.

Капитан Сад нехотя перекатился на спину, ощутив на мгновение горячее прикосновение песка, и сел.

- Вот что, Саша, вернемся - в первый же день отчислю в пехоту. Ясно?

Капитан не грозил - за ним это не водилось, и его ровный тон ввел Сашку в заблуждение. Словно котенок, принимающий легкий шлепок за приглашение к игре, он не придал значения смыслу слов, он к ним даже не прислушался. Куда важнее было то, что не прогнали сразу, что разговаривают; наконец - чем черт не шутит! - что вдруг и впрямь удастся выклянчить разрешение хоть на несколько минут заползти в воду…

Но тут их взгляды встретились - и Сашка замер. Что затем произошло - он так и не понял, и позже не смог бы объяснить тоже, только его вдруг охватил ужас. Капитан глядел на него совсем не страшно, даже вроде бы с жалостью, но что-то было и в лице капитана, и в его глазах, а может, оно передавалось как-то иначе, прямо из души в душу, но у Сашки внутри все заледенело, он побелел, стал пятиться, пятиться на четвереньках, уперся в толстую ветвь и совался в нее раз за разом, как муха в стекло, и не мог обернуться, словно не в силах отклеить взгляд от лица командира…

А мистики здесь не было никакой. Просто капитан все еще находился во власти навеянных замком предчувствий; он один пока догадывался, чего вся эта операция будет стоить. Замок стал призмой, через которую он видел все предметы, и потому, пригрозив Сашке отчислением в пехоту, капитан вдруг подумал: если так повезет, что ты вернешься. И тотчас же мысль (это с ним было впервые) воплотилась в образ. Он видел перед собой Сашку свернувшимся в клубок, но тот не спал, он был убит, только сразу невозможно было разобрать, куда в него попало. Этот образ был необыкновенно реален, он вытеснил настоящего Сашку, и хотя реакция у капитана была хорошая - он тут же спохватился и. усилием воли попытался разбить навязчивый образ - это ничего не дало.

- Что это с ним такое? - раздался рядом голос Алексея Иннокентьевича.

Капитан отозвался не сразу. Вытер пилоткой мокрое от пота лицо; вздохнул: чего уж там, ладно… потом добавил: насмотрелись вроде бы, пора идти. Да так и не оглянувшись больше на замок, сполз по песку вперед ногами в кусты.

Они спустились в сырую ложбину, прошли по дну ее до первых деревьев, и Малахов поблагодарил судьбу, глядя, как насторожен и чуток капитан Сад, как он автомат держит, в любое мгновение готовый стрелять. С таким не пропадешь, не загубишь все дело из-за ерундовой оплошности.

Разведчики спали в тени старого бука. Распаренные, осунувшиеся от изнурительных переходов: за эту неделю километров триста нашагали. Спали без сапог. Аккуратно разложенные портянки белели на жухлой траве. Вопиющее нарушение маскировки, но капитан Сад вопреки своему обыкновению даже не укорил дневальных.

- Подъем, - сказал он и потер колючий подбородок.

Потом они долго шли параллельно озеру. До заката оставалось больше четырех часов. Солнце ослабело, но в ивняке воздух не продувался, и тени не было, и от песка поднимался жар, а рощи попадались редко.

В шестом часу они вышли на глухой проселок, не обозначенный на карте. Вдоль проселка росли дуплистые тяжелоголовые вербы; по сторонам время от времени открывались проплешины, заросшие редкой колючей травой песчаные холмы; белый песок ослепительно сверкал на солнце,

- «Студенты» - в головной дозор, - сказал капитан Сад. - Остальным рассредоточиться. Интервал пять метров. Замыкающим будешь ты, лейтенант.

Лейтенант Норик Мхиторян, маленький и черный, как жук, кивнул и остановился, пропуская мимо себя разведчиков. Оба «студента» - сержанты Сережа Сошников и Рэм Большов, - напротив, прибавили шагу, и через несколько минут их расплывающиеся, смазанные зыбким воздухом фигуры уже ныряли из солнца в тень, чтобы опять возникнуть на солнце, метрах в ста впереди. Все выполнялось молча, но не из предосторожности, в их работе всегда, впрочем, не лишней, - просто сил уже не оставалось.

Разведчиков было одиннадцать.

За прошедшую неделю Малахов успел к ним привыкнуть, его глаз как бы притерся к ним и уже не замечал в их облике ничего необычного. Но не случалось дня без какого-нибудь казуса, пусть даже пустякового, вроде последней Сашкиной штуки, - и тогда Малахов опять вспоминал, и осознавал, и видел, что это мальчишки. Неотделимые от оружия, небритые, самостоятельные в суждениях и поступках (во всяком случае, они стремились выглядеть такими), демонстративно уверенные в себе и подчеркнуто бывалые, это были все-таки мальчишки. Пусть вчерашние, бывшие, уже перешагнувшие какую-то черту, по существу это не меняло ничего. Война остановила в них какие-то стрелки, какой-то ход, задержала в них определенный возраст, - ни больше и ни меньше, - и это уже было бесповоротно, навсегда, до самого конца их жизни, как бы ни менялись ее обстоятельства и их внешний облик, потому что такими они нужны были войне. Для всех ее мерзостей и величия. Для ее бессмертных подвигов, и бесчестья…

Самому великовозрастному из них, старшине Ивану Григорьевичу Ярeq \o (и;ґ)не, едва перевалило за тридцать; остальные моложе капитана; большинству не было и двадцати лет.

Увидав их впервые, Малахов растерялся. Важность и сложность задания уже вошли в его существо, были от него неотделимы; нешаблонность, тщательность и выверенность действия, каждой детали - об этом даже говорить не стоило, это было очевидно, это подразумевалось; тем более о подборе исполнителей. И вот он увидел их: румяных, вальяжных, истомившихся от безделья; и от безделья же, от детскости, которой в каждом из них имелось еще с избытком, пускавшихся в проделки, достойные в лучшем случае большой перемены у старшеклассников. «Пустуны, - качал головой Ярина, - одно слово - пустуны. Ремня на вас хорошего нет». Но по глазам старшины было видно, что он и не думает их порицать; скорее напротив, считает это естественным и правильным, и, может быть, даже необходимым сейчас.