Александр Лозневой - Эдельвейсы — не только цветы

— Ось я верну вся. Разрешите доложить!..

Два дня назад лейтенант послал Убийвовка, Виноградова и Якимовича в тыл к немцам. И вот старший группы перед ним.

— Почему в таком виде?

— Та всэ просто. Мы там у их, як нимцы булы. Инакше нияк не можно… А шкуру я вывернув, шоб свои не кокнули: так всэ ж не ясно, чи я турок, чи грэк.

В таком же одеянии появился и Якимович. Они вдвоем принесли килограммов тридцать тола, который добыли на заминированном мосту. Виноградов с ними не вернулся.

Разведав обстановку, нагруженные толом, все трое возвращались назад, в гарнизон. Вечером, выйдя на тропу, неожиданно напоролись на колонну гитлеровцев. Надо было спасаться. Убийвовк и Якимович бросились в чащу налево, Виноградов — направо. А когда колонна прошла и опасность миновала, Виноградова не дождались. Заблудился? Погиб? Нет, в это не верилось. Друзья решили — ушел самостоятельно. Свернули на дедову тропу и вот пришли, а его нет…

Командир глубоко сожалел: такого парня потеряли! Теперь, когда в гарнизоне есть минометы, без Виноградова просто не обойтись. Он — командир расчета. У него опыт. Лейтенант повернулся и, все еще прихрамывая, медленно пошел на огневые позиции. Но едва поднялся к Черной скале, как услышал за спиной голос Егорки.

— Что случилось? — остановился Головеня.

— Так что, товарищ лейтенант, — запыхался мальчик, — на кухне немец вроде русского!

— Что, что? — невольно рассмеялся командир.

— Ну, он русский, а сам — как немец.

Пришлось вернуться.

«Немец вроде русского» сидел на камне, заложив ногу за ногу и болтал с Наталкой. Он в новом офицерском мундире. Две орденских ленты в петлице. В зубах — толстенная сигара. Увидев Головеню, вскочил с места, вытянулся.

— Вольно! — лицо лейтенанта расплылось в улыбке. — Немец вроде русского!..

Смущенный Егорка опустил глаза: разве тут не обознаешься? Ведь он, Виноградов, что артист: то в бабской кофте заявился, а теперь вон в какого гитлера вырядился — смотреть тошно!

— Шутки шутками, а свои могли кокнуть.

— Меня? — удивился Виноградов. — Что вы! Я же ползком с тыла… А бдительность у нас, прямо скажу, не совсем…

Лейтенант нахмурился: да, подход с юга почти открыт. Но где взять людей? Кого туда поставить? Так мало осталось бойцов.

— Старика убили?

— Троих потеряли, — вздохнул командир.

Оба замолчали.

— Да, чуть было не забыл, — спохватился Виноградов, доставая из-за голенища «Правду». — Там с самолета сбрасывали…

Лейтенант взял газету: он давно ничего не читал. Пробежал глазами сводку Совинформбюро: немцы у стен Сталинграда… Поник головою, задумался. Немного погодя, подозвал Донцова:

— Иди, почитай солдатам. Пусть знают, как тяжело Родине, — и, помолчав, добавил: — Будь вообще вроде комиссара. Куда тебе с такой рукой?

У Донцова загорелись глаза. Он и сам думал, чем бы заняться: нельзя же с утра до вечера сидеть, ничего не делая. Окрыленный словами командира, не пошел, а побежал к солдатам.

— Значит, чуть не пропал? — спросил лейтенант.

— Было, — заулыбался Виноградов. — Неприятно, конечно, один остался. А тут их колонна движется. Выполз на тропу и — чап, чап, в хвосте пристроился. Сам в ихней форме — чем не «эдельвейс»! Топаю, лишь бы до поворота добраться, узнать, куда пойдут. А там в кусты — ищи-свищи, догони попробуй! Но тут, понимаете, колонна, как на грех, остановилась. Солдаты коней, мулов развьючивают, на землю тюки разные летят. Присел, а сам кумекаю: нет, несподручно мне с вами, чертовы дети, отдыхать. Надо прощаться. Думаю так, а сам связку гранат подготовил. Прощаться — так с музыкой: замахнулся — и в самую гущу!..

— Постой, а нас все-таки могут обойти?

— Что вы, товарищ лейтенант.

— Мало у нас людей, — опять с горечью в голосе заговорил лейтенант. — Послать бы кого, посмотреть, может, там партизаны в горах. Или такие, как мы… Объединиться бы.

— Разрешите, я разведаю?

— Ты здесь нужен. У нас теперь минометы… Может, Якимовича послать, а?.. Да, больше некого.

На войне все делается быстро.

Явившись в штаб, Якимович выслушал командира и через каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут уже был на южной окраине Орлиных скал. Низкорослый, щуплый, улыбнулся, показав щербинку в верхнем ряду зубов, пошел мелкими шажками, будто побежал. Никогда не думал быть разведчиком, а вот пришлось.

Лейтенант привел Виноградова в низину, где стояли минометы, и назначил его командиром батареи. Пусть всего два миномета, но все же — батарея!

К минометчикам пришел Донцов: его, артиллериста, тянула боевая техника. Минометы — все-таки сила! Степан начал выспрашивать у Виноградова что да как и к вечеру уже знал устройство миномета, умел стрелять из него. Учеба эта настолько увлекла Донцова, что он и ночевать остался на батарее.

После смерти деда Наталка стала молчаливой, подавленной. Старалась не плакать, но свет будто померк для нее.

Горевал и Егорка, не переставал думать о дедусе, видел его во сне, слышал родной голос. Думы об убитом сливались у него с думами об отце, погибшем в первые дни войны, о матери, оставшейся там, где теперь фашисты. Он не хотел, чтобы его видели плачущим — не пристало казаку плакать! — но слезы сами навертывались на глаза, и трудно было удержать их. В такие минуты он доверялся самому близкому человеку — Наталке — и давал исход своему горю. Девушка не пыталась успокаивать мальчишку: пускай выплачется, будет легче.

Головеня с нетерпением ждал возвращения Якимовича.

Разведчик вернулся на второй день к вечеру. Проголодавшийся, усталый, еле передвигая ноги, поднялся на огневые позиции и, увидев командира, начал докладывать о выполнении задания.

А задание было не из легких.

Надо было как можно дальше пройти на юг, узнать, есть ли там свои: солдаты или партизаны, связаться с ними. «Без связи, без взаимодействия мы не можем», — звучали в ушах слова командира. Шел весь день, всматривался, не покажется ли кто на тропе или в ущелье. Но как ни напрягал зрение, как ни прислушивался, все было тщетно. В горах — пусто и тихо. Лишь изредка, нарушая тишину, пролетала над головой птица, да катился из-под ног камешек. От этой тишины, от безлюдья становилось страшно.

Поднявшись на гребень перевала, Якимович присел отдохнуть и вдруг увидел человека. Приземистый, верткий, тот быстро спускался по склону к речке. У солдата на редкость острое зрение, но и он не мог различить: военный это или штатский? В руках не то палка, не то винтовка. «Может, партизан?» — подумал он и, сложив ладони рупором, закричал. Человек внизу не отозвался, а может, даже не услышал. Было видно, как, ступая с камня на камень, перешел речку, затем свернул вправо и скрылся в расщелине.

И все же думалось, что в руках у него была винтовка. Если бы палка, опирался бы на нее, а то — держал на весу. И Якимович, рискуя встретиться с вражескими десантниками, о которых наслышался, попытался догнать неизвестного. Но пока спускался с кручи, того и след простыл.