Александр Лозневой - Эдельвейсы — не только цветы

Подошедший Донцов доложил: проведена еще одна читка. Лейтенант взял его за плечо:

— Добре, комиссар! — и, устало улыбнувшись, добавил: — Вот только, чур, не зазнаваться. Я ведь так, авансом тебе насчет комиссара… Да и прав у меня, сам знаешь, никаких. Но комиссар из тебя действительно может получиться. Так говорю, а?

— Не знаю, Сергей Иванович. Бойцы меня слушают охотно. Но боюсь, хватит ли грамотешки?

Вечером состоялось собрание.

Солдаты расселись под скалой, строгие, молчаливые. На лицах читается: вот еще говорилку затеяли, делать, что ли, нечего!

Стоило, однако, заговорить командиру гарнизона, как все притихли, насторожились. А он будто рубил слова:

— Среди нас жил, ел наш хлеб, дышал с нами одним воздухом подлый предатель! Мы истекали кровью, думали лишь о том, как выстоять, не пропустить врага, а Зубов оставил пулемет и бежал с поля боя! Его поведение нельзя назвать иначе, как только изменой Родине. Мы все виноваты — упустили предателя. И, прежде всего, виноват я, ваш командир…

Помолчал немного, давая бойцам глубже осознать случившееся. Затем заговорил снова.

— Враги у стен Сталинграда. Они замышляют снова идти на Москву. У нас свой фронт… Нас — горстка, но мы уже разгромили вражеский взвод. Около сорока фашистов… Вы знаете, это далось нелегко. Может статься, будет еще труднее — у нас кончаются продукты, почти нет боеприпасов. Но мы с вами советские люди. И пока мы здесь — враг не пройдет! Пропустить его — значит покрыть себя вечным позором. Родина или смерть!

Командир умолк, переступил с ноги на ногу и вдруг сказал:

— А теперь слово комиссару…

Солдаты переглянулись, не понимая, о ком идет речь. Поднялся Донцов. Прижимая раненую руку к груди, Степан окинул взглядом товарищей.

— Здесь наша земля, наш дом. Мы здесь хозяева, они — воры. Они крадутся, дрожа за свою шкуру, идут вслепую, а мы все видим, мы спокойны. Мы сидим в своем доме и поджидаем их…

Бойцы дивились его складной речи, а он не спеша выкладывал одну мысль за другой, да так, что хватал каждого за душу.

— Нам известны все углы в нашем доме, все тропки в нашем саду. И как бы враг ни ухитрялся, ему не удастся застичь нас врасплох. Мы — настороже! Рано или поздно вор все равно попадет в наши руки… А этот Зубов… не уйти ему. На краю света найдем! — Подумав, добавил:

— Родину не предают, даже если она не всегда была ласкова с тобой. Родина всегда остается Родиной.

Собрание было коротким. Ничего особенного не произошло, но легче и думалось, и дышалось.

Ночь была серая, мглистая, наползавшие облака заволакивали небо. Изредка в разрывах облаков появлялась ущербная луна и тут же пряталась, словно опасаясь стать свидетелем того, что задумал Хардер.

Выступили в третьем часу ночи. Обутый в легкие сыромятные чувяки, впереди беззвучно ступал Алибек. За ним с автоматом в руках, настороженно вышагивал фельдфебель — длинный, согнувшийся. Сзади, вытягиваясь в цепочку, двигались солдаты.

Хождение в горах сопряжено с риском: того и гляди сорвешься. Но альпийские стрелки не из тех, кто пугается козьих троп и темноты. За плечами у них — бои в Норвегии, Греции. Здесь, на Кавказе.

Бесшумно, скрытно подступали они к цели. Тишина стояла в Орлиных скалах. Стоит оступиться, свалить камень или кашлянуть, как можно выдать себя. Малейшая оплошность грозит смертью.

Осмотревшись, фельдфебель с легкостью кошки скользнул вниз и замер на каменном выступе. Его действия — приказ для подчиненных: один за другим переползают солдаты, устраиваются рядом.

Все идет, как и должно быть. До русских совсем близко. Остается выждать момент и, обнажив кинжалы, наброситься на спящих… Окопная поножовщина щекотала нервы фельдфебеля. Он мастер по ночным вылазкам. Не один раз выходил на такую охоту и всегда возвращался с победой. Не ударит лицом в грязь и сегодня. Кровь из носу, а большевики не должны проснуться! Нападение на спящих русских солдат — идея самого Хардера. Осуществив ее, можно считать себя награжденным. А награда — это возможный отпуск!.. И хотя у него, фельдфебеля, ни дома, ни семьи, он знает, куда ехать. Вспоминается город Бриг, где однажды лечился в госпитале. Сколько там девушек! А молодых вдов!.. Есть чем потешиться… Но прочь все это!.. Пора!.. Поднял, как было условлено, кинжал:

— Ахтунг…

«Вот черт, веки так и слипаются. Дождь, что ли, будет?» — думал лежавший в дозоре Стрельников. Из-за туч вывалился серп луны и слабо осветил позиции. Кинув взгляд на каменный выступ, что чуть впереди, часовой насторожился: какие-то тени… Смена оттуда прийти не может. Да и рано еще… Оттянув рычажок предохранителя, Стрельников притаился за камнем. Зверь, наверное. И тут увидел фигуру человека. Затем еще одну… Фашисты!

В тишине прогремела автоматная очередь.

Фельдфебель негодовал. Все шло, как по маслу, и вдруг этот дурак, Вилли, поднялся и побежал раньше времени!.. Фельдфебель готов был огреть его прикладом по спине, но тут засвистели русские пули. Поняв, что произошло, он приказал немедленно отходить.

На рассвете бойцы гарнизона обнаружили у каменного выступа труп немца. А затем выволокли из расщелины человека в домотканом пиджаке, чувяках. Человек оказался горцем, он был здоров и невредим.

— Кто ты и как сюда попал? — спросил Головеня.

Горец назвался пастухом. Недалеко в горах его селение. А зовут его — Алибек… Рассказал, что служил в армии, был связистом в полку, а когда полк был разбит, ушел на Кубань. Но фашисты, оказывается, уже были там… Попал в плен. Вырвался. И вот направляется домой.

— Почему же ты шел вместе с немцами? — подступил Вано.

Горец стал уверять, что тут он ни при чем: немцы заставили. Приказали, вот и пошел. А что поделаешь, их много… Он рад, что наконец попал к своим…

В кармане у горца нашли сто марок.

— Значит, купили тебя? — сказал лейтенант.

— Нет, нет. Один фашист стрелял, другой совсем не хотел. Один убивал, другой сказал — кушай, Алибек…

— Понятно: один кнутом, другой — пряником.

— И ты согласился вести их?

— Нет, нет, — замахал руками Алибек. — Никогда нет!

— Откуда же у тебя марки?

— Нашел… Пошел в горы и нашел… Возьми, пожалуйста.

— За сто марок Кавказ продал, — сплюнул Пруидзе. — А еще горцем себя считаешь!

— Нет, нет, что ты! Хотел жена повидать… Молодой жена. Красивый… Перевал Доу слышал?

— Знаю, — отозвался Пруидзе.

— Значит, немцы хотели зайти оттуда, с каменного выступа? — допытывался Головеня.

— Не знаю. Совсем не знаю, — мотал головою Алибек. — Немец сказал: «Иди», и я пошел. Думал мало-мало иду, потом немец спал, а я бегом в скалы…

— Сколько их было?

Алибек растопырил пальцы обеих рук, как бы боясь, что его не поймут.