Александр Лозневой - Эдельвейсы — не только цветы

Обо всем этом солдат подробно рассказал командиру. Тот выслушал и только глубоко вздохнул.

Отпустив Якимовича, Головеня погрузился в раздумья. Не верилось, что там, сзади, никого нет. Если у речки ходил человек, значит, за речкой обязательно кто-то есть, партизаны или войска. В крайнем случае, солдаты, вышедшие из окружения. Впрочем, усомнился он, окруженцы вряд ли могли остановиться. В горах нечего есть, трудно с боеприпасами. Конечно же пошли бы дальше, в Сухуми, где формируются новые части. Ему, Головене, тоже бы поступить так: сперва идти в Сухуми, а, получив оружие и все необходимое, вернуться сюда. Но кто же обвинит его в том, что он поступил неправильно? Кто посмеет упрекнуть? До Сухуми не близко, но пока войска придут сюда, гарнизон Орлиных скал будет сдерживать врага. Но может быть, — размышлял Головеня, — в Сухуми вообще нет войск? Тогда надо надеяться на те силы, которые удалось собрать. И опять подумал, что хорошо бы послать кого-нибудь из солдат за речку, и не одного-двух, а больше. Пусть походят, поищут.

Пельцер сидел в яме и уныло поглядывал вверх на часового. Он не дотронулся до котелка с супом, не взял даже сухаря, лежавшего на крышке.

— Разжирел, гад, — скосил глаза Пруидзе. — Лучше бы обед хлопцам отдать.

Над Орлиными скалами спускался вечер.

Головеня решил снова заняться пленным: крепкий попался орешек, а все же хотелось раскусить его. И приказал привести немца к Черной скале, к которой направился и сам.

— Попробуем еще раз, — доверительно сказал он Егорке.

— А если не признается? — насторожился мальчик.

— Признается, — подмигнул лейтенант. — Беги за Наташей!

Возиться с пленным было некогда, да и накладно: солдат и так мало, а тут еще караулить его. К тому же в гарнизоне туго с продуктами. Конечно, с немцем можно бы совсем кратко: не хочешь говорить — дело твое, вот тебе девять граммов свинца, и все окончено! Но это проще всего, а вот добиться, чтобы заговорил, труднее. Пельцер — командир роты, ему известно многое. С точки зрения разведки, это золотой язык.

Пельцер стоял перед Головеней все такой же гордый, опьяненный идеей своего превосходства. Петушиным гребнем вскидывалась на нем фуражка. Змеились на плечах витые погоны. Пуговицы аккуратно застегнуты. Он поправил перекосившийся Железный крест, проделал это спокойно, как будто с ним ничего не случилось. На плохо одетого русского офицера посматривал свысока.

Головеня разрешил немцу сесть. Спросил:

— Вы готовы отвечать на мои вопросы?

Пельцер насупил брови:

— Разные бывают вопросы.

— Каковы силы немцев на тропе?

— Простите, это дело вашей разведки. Сожалею, что она у вас плохо работает, но помочь не могу. Оказать помощь противнику — это значит изменить фатерлянду. А я солдат и давал клятву.

— Вы в плену. Советую подумать.

— У нас говорят: лучше фюрера не придумаешь.

— Вот как, — усмехнулся Головеня, — выходит, что фюрер все предопределил?

— Все, — согласился немец.

— И этот ваш плен?

— Мое поведение в плену, — поднял голову Пельцер.

Головеня посмотрел ему в глаза:

— Ладно, оставим предвидения вашего фюрера! Скажите, вы знаете, как караются бандиты, пойманные на месте преступления?

— Я не бандит.

— Сущность человека определяют его дела.

— О да, — согласился немец.

— Вы убиваете, вешаете… кто же вы после этого?

— На войне все убивают. Вы, русские, тоже убиваете.

— Да, — не смутясь, ответил Головеня. — Мы тоже убиваем. Но мы убиваем тех, кто пришел в нашу страну поживиться за счет нас, кто сжигает наши села и города, расстреливает ни в чем неповинных людей… Убиваем таких, как вы!

Не мог он не высказать того, что накипело на душе, хотя понимал: читать фашисту лекцию о нравственности — переливать из пустого в порожнее.

Немец выслушал перевод и ничего не ответил.

— Итак, сколько в роте минометов? — вернулся к допросу командир гарнизона. — Отвечайте, не мудрствуя. Конкретно…

— Тридцать.

— Врете! — со злостью бросил Головеня. Но тут же спохватился: «Стоит ли кричать? Криком врага не возьмешь. Для него сейчас гораздо страшнее уверенный, спокойный тон. Пусть видит, что мы не пали духом и готовы продолжать борьбу!»

— А если я скажу три, вы тоже не поверите? — будто издеваясь, продолжал Пельцер.

— Вы забываете, где находитесь, — чуть привстал Головеня. — Отведите его, Пруидзе.

— Шакал! — сплюнул Вано.

Доставив пленного на прежнее место, Вано стал прохаживаться, не спуская с него глаз: яма ямой, а за таким надо смотреть в оба! С наступлением ночи, Пруидзе сменил Стрельников. Потом охранял пленного Якимович. Утром, придя на пост, Пруидзе глянул в яму и увидел такую картину: прислонившись к камню, немец жадно пил из котелка давно простывший суп.

— Что, кишка кишке бьет по башке? — не утерпел Вано.

Немец поднял голову.

— А ну его!.. — ругнулся Якимович. — Давай закурим, да пойду покимарю трошки.

Туман, павший за ночь, понемногу рассеивался. На вершинах скал его уже нет, а тут еще висит клочьями; пропасть же будто залита молоком. Шагая взад-вперед, Вано опять думал о доме: неужели так и не удастся побывать? На минуту даже забыл, что стоит на посту, что под его охраной фашист. Мысли уносились через леса и горы к матери: третий год ожидает она сына и не может дождаться.

Сзади послышался голос. Вано обернулся: вот черт, да это же фриц.

— Сюша, зольдат…

— Да сиди ты! — отмахнулся Вано. — Без тебя тошно.

Но тот не унимался.

— Ну что — сюша?.. — злился Вано. — Заправился и поболтать хочешь?

— Я, я! — закивал немец. — Хотел больталь…

— Так бы и сказал сразу, — догадался солдат. — А то — сюша, сюша!.. Надумал, значит.

Вано вызвал Егорку, и тот побежал к командиру доложить о просьбе пленного.

Когда Пруидзе привел немца к Черной скале, Головеня уже был там. Не заставила себя ждать и Наталка. Она поспевала всюду: готовила для солдат пищу, ухаживала за ранеными и вот — переводила.

Приблизившись к Головене, Пельцер щелкнул каблуками.

«Что с ним сегодня?» — удивился лейтенант.

Немец заговорил, не ожидая вопросов, заговорил длинно, «растекаясь мыслию по древу». Суть его слов была в следующем.

Не сегодня-завтра падет волжская крепость — Сталинград. Падет Кавказ. Через неделю-две немцы будут в Баку и Тифлисе, Саратове и Куйбышеве. А оттуда на Москву!.. Но уже не так, как в сорок первом. Тогда было мало опыта и много ошибок. За минувший год немцы многому научились. Нет, не старый Гудериан поведет танки на Москву, а молодые генералы-нацисты, которые не знают никаких преград!

— Все это мы уже слышали, — перебил пленного Головеня. — Говорите по существу.

Пельцер испытующе взглянул на Головеню: