Георгий Свиридов - Победа достается нелегко

— Как у тебя? — раздается над ухом голос Зарыки.

— Кажется, все… Порядок! — выдыхает Нагорный.

Сержант Мощенко отбежал последним. Схватив телефонную трубку, доложил капитану:

— Первая в боевом положении!

Выслушав приказание, Мощенко почему-то кивнул, затем повернулся к расчету:

— В укрытие!

Руслан спрыгнул вслед за Евгением, а рядом, осыпая комья земли, свалился Мощенко. Его широкое измазанное копотью, лоснящееся от пота лицо сияло неподдельной радостью. Облизнув пересохшие губы, он тем же тоном, каким отдавал приказания, прокричал:

— Капитан сказал, на четыре секунды! Во, ребята! Здорово дали! А?

На измазанных глиной и копотью напряженных лицах солдат появились улыбки, потеплели глаза. Приятно слышать, когда тебя хвалят. Евгений Зарыка весело хмыкнул, достал из кармана перочинный ножик, открыл штопор и с хитрой ухмылкой протянул сержанту:

— Возьми, друг Петя. Действуй!

— Ты что? — Мощенко недоуменно посмотрел на штопор, перевел взгляд на Зарыку. — Зачем?

— Дырочки делать, — спокойно пояснил тот.

— Какие дырочки?

— Обыкновенные, на гимнастерке. Не одному Коржавину фасонить медалью.

Петр не мог так быстро переключаться от серьезного к смешному. Он хорошо знал характер друга, всегда снисходительно относился к его шуточкам, но тут почему-то не выдержал:

— Ты… ты знай место! — прокричал он и, понимая, что становится смешным, усилием воли сдержал вспыхнувшее негодование, медленно достал флягу, отвинтил пробку и, хотя самому страшно хотелось пить, протянул Руслану:

— По два глотка.

Фляга пошла по рукам.

Солнце поднималось все выше, его острые лучи жгли, как однажды выразился Зарыка, «прямой наводкой». Спрятаться было некуда.

И тут раздался тихий, полный недоумения и тревоги голос Чашечкина:

— Братцы, а ракета что-то того… не летит!

Солдаты переглянулись, как бы спрашивая самих себя: неужели правда? Не может быть! Зарыка первым приподнялся над бруствером земляного укрытия. Серебристое тело ракеты мирно покоилось на стартовой установке.

— Внимание! Всем оставаться в укрытии! — загремел по степи динамик. Ракетчики узнали голос бати, полковника Маштакова, и каждому стало ясно, что пуск не состоялся. — Отключить питание ракеты! Ждать моего приказа.

Несмотря на жару у Зарыки похолодела спина. Не взлететь ракета могла по двум причинам: из-за неисправности двигателя или… или неточной работы огневиков. Евгений, проверяя себя, мысленно повторил каждое движение. Нет, он делал все правильно, по инструкции. За годы службы он овладел специальностью на уровне офицера-техника. И вдруг такое… Молча обвел взглядом огневиков. Кто же из них? Кто напортачил? Кто допустил ошибку во время подключения в цепь? Никто не дрогнул, не опустил глаз. Каждый был уверен в своих действиях. Вдруг Евгений вспомнил напряженную спину Нагорного, крупные капли пота на его висках и нервные торопливые движения. Тогда Зарыка не придал им особого значения, подумал, что нелегко первый раз обслуживать боевую ракету… Неужели Нагорный? Зарыка шагнул к нему:

— Ты!..

Нагорный от неожиданности заморгал, попятился и, втянув голову в плечи, вдруг закричал срывающимся голосом:

— Я… я все правильно! Можешь проверить! Проверить!

Проверять в этой обстановке было рискованно. Двигатель ракеты в любое мгновение мог сработать. Бесчисленные органы мудреного механизма получили питание, и кто может гарантировать, что там, внутри, не идет скрытый процесс реакции? Каждый знал, сила пламени такова, что человек сгорит за несколько секунд, быстрее, чем соломинка в печке.

Зарыка сосредоточенно смотрел на застывшее холодное тело ракеты, которое тускло поблескивало, как посеребренное инеем дерево в морозный день. Кровь молоточками стучала в висках: кто-то должен пойти… Евгений старательно застегнул ворот гимнастерки, словно на нем была не рубаха, а огнеупорный скафандр, взял сумку с инструментами и, ни у кого не спрашивая разрешения, одним махом выскочил из укрытия.

— Назад! — Мощенко угрожающе потряс кулаком. — Вернись!

Евгений, не оглядываясь, словно он ничего не слышал, бежал к стартовой установке. Пыль и облака газа давно рассеялись. Отовсюду: из земляного укрытия и кабины пускового устройства, где находился капитан Юферов и старшие офицеры, со станции наведения, локатор- ной установки и походной кухни — наблюдали за отчаянным солдатом. Вот он обошел ракету, прислонился щекой к ее серебристому телу, несколько секунд вслушивался, как врач, потом, засучив рукава, осторожно стал что-то откручивать…

Коржавин, подавшись вперед, неотрывно следил за другом. Мысленно он был там, рядом с ним, Мощенко нервно кусал высохший стебелек прошлогодней травы. Никто не замечал ни солнца, ни зноя. Время шло томительно медленно. Вдруг донесся легкий металлический щелчок. Все увидели, как Зарыка отпрянул от ракеты, застыл. Нагорный не выдержал, закрыл лицо руками:

— Там все правильно! Все!.. Зачем он?..

Прошло еще несколько томительных минут, которые показались вечностью. Зарыка колдовал над ракетой. Наконец он выпрямился, устало вытер рукавом лицо и лоб. Несколько мгновений смотрел на металлическую громадину и попятился назад. Потом рывком шагнул к ракете, поднял сумку с инструментом, круто повернулся и побежал к вырытой щели. У всех вырвался вздох облегчения.

Схватив телефонную трубку, Зарыка, глотая концы слов, доложил капитану Юферову об устранении обнаруженной неполадки и закончил:

— Все в порядке! Ракета к бою готова!

Потом отыскал глазами Сергея Нагорного и, извиняясь, сказал:

— У тебя все правильно… Я еря подумал. Там в контактах… Видимо, еще на складе…

Вытянутое лицо Нагорного расплылось в улыбке, глава заблестели:

— Ну что я говорил? А? Верно ведь… А?

Но его никто не слушал. Коржавин и Мощенко подошли к Зарыке, Евгений за эти минуты стал каким-то другим. На лбу залегла суровая морщина, в уголках губ появились складки, которые сделали его лицо жестким, сухим. А в запавших усталых глазах мерцал холодный блеск.

— Жень, ты… ты человек! — Руслан хотел сказать что-то важное, значительное, но не находил нужных слов.

Дрогнула земля, и голос Коржавина потонул в громовом гуле стартующей ракеты. Зарыка вдруг припал к плечу товарища и как-то странно обмяк. Руслан усадил его у стены и, открыв флягу, поднес к губам:

— Хлебни, Жень… Ты человек!

Во второй половине апреля наступило лето. Самое настоящее. Фруктовые деревья давно отцвели, и сочная зелень буйствовала всюду. Густая, свежая, еще не потемневшая от зноя, не пропыленная ветрами Каракумов, она тянулась вверх ладонями листвы и полными пригоршнями черпала солнечные лучи. В парке благоухали розы. Женщины, особенно молодые, еще месяц назад перешли на летнюю одежду: легкие открытые платья и босоножки. По берегам шумной мелководной речки, что несла свои воды с ближних гор, с утра до вечерней зари сновали ватаги подростков. Они плескались в холодной прозрачной воде, лежали на солнцепеке, загорали. Что же касается солдат ракетного дивизиона капитана Юферова, то они уже давно ходили коричневыми и по горло были сыты и солнцем и зноем, хотя лето только-только набирало силу и настоящее азиатское пекло еще таилось где-то впереди.