Георгий Свиридов - Победа достается нелегко

— Лады, — в тон ему отозвался Руслан.

— Инструмент у нас не сложный, дедовских времен еще: топор, лом да пила. Однакось инструмент требует сноровки и того, заботливости. Не умеючи не берись. Палец, а то и руку оттяпаешь за здорово живешь. Тут вам не кнопки нажимать. С плотницким делом знакомы?

— Мы, паря, токаря по металлу, по хлебу и по салу, — сказал Зарыка, пряча усмешку.

Астахов снизу вверх посмотрел на Зарыку светло- голубыми, чистыми, как стеклышко, глазами, понимающе улыбнулся и погрозил пальцем.

— Не боги горшки лепили, научим. — И скомандовал: — В машину!

Строители и ракетчики разместились в кузове грузовика. Быстро знакомились.

— А мы тебя знаем. — К Руслану подсел невысокий с большими цыганскими глазами солдат. — В прошлом году ты дрался на ринге с чемпионом округа, тебя засудили, не дали победу. Знаешь, как мы всей бригадой за тебя болели! Свистели и орали до хрипоты. Потом вон Лешка к доктору ходил, горло лечил. Лешка! — позвал он долговязого солдата. — Узнаешь боксера?

— Здорово, сорока, новый год! Я его давно заприметил, еще в первый день, как приехали, — отозвался солидным баском Алексей и, достав массивный, красного дерева, полированный портсигар, протянул Коржавину. — Закуривай, друг!

— Не курю, спасибо.

— Куренье вред, сказал Магомет и перешел на водку, — Солдат с цыганскими глазами подмигнул Руслану. — Верно?

— Не так чтобы очень, но и не очень, чтобы очень.

— Что же, выходит, боксеры не пьют, не курят? Так я этому и поверил!

— Почему боксеры? Все спортсмены, если хотят достичь прочного результата, держат режим.

— Скучная жизнь!

— Я бы не сказал.

Грузовик доставил бригаду к месту работы, или, как сказано в наряде, к «объекту». На одной из тенистых улиц надлежало снести целый квартал. Жителей одних переселили в дома-новостройки, других временно разместили в палатках.

На тротуаре — битая черепица, стекло, щебень, куски штукатурки. Двери распахнуты, окна без стекол. Всюду предупредительные фанерные щиты «Осторожно, дом аварийный!», «Подходить опасно!».

Солдаты молча осматривали дома. Еще недавно тут жили, мечтали, к чему-то стремились. А сейчас унылое запустение.

Коржавин подошел к двухэтажному особняку. В распахнутые окна видны раскрашенные масляной краской стены. Одиноко свисает кем-то забытый розовый абажур. Вдоль белой степы змеей петляет черная трещина. Посмотрел вверх. Полуобвалившийся балкон… А внизу, у самой стены, растут два деревца. Кто-то заботливо огородил их высокими неоструганными досками. На всякий случай, чтобы во время очередного толчка сорвавшийся кирпич не нанес травм зеленому другу. «Вырастут тополя, и, может быть, только по ним будут узнавать жильцы этого дома место, где когда-то стоял их особняк, — подумал Руслан. — Вероятно, дома, где жил Шелест, тоже нет, да и сам комбриг недавно умер».

— Дядя, а дядь!

К Коржавину подбежал парнишка лет семи. Поодаль стояла старушка.

— Вы наш дом чинить будете?

— Нет, малыш, сломаем. Здесь потом новые дома выстроят. Красивые, крепкие!

— Вот здорово! Побегу, расскажу маме!

А старушка подошла к самой стене, нагнулась, подняла кусочек штукатурки и аккуратно завернула в белый платочек.

— Вся моя жизнь прошла в этом доме, — сказала она тихим голосом, ни к кому не обращаясь, как бы разговаривая сама с собой. — Мужа на фронт еще в ту, в гражданскую, проводила… Потом сыновей. Старший возле Можайска… А младший, Юрочка, пропал без вести… Все годы жду его, может, весточку пришлет, отзовется. А теперь дом сломают, последняя надежда уйдет. Как же он искать будет? Ни дома, ни адреса…

Вечер был тихий и душный. Казалось, ничто не предвещало плохую погоду, тем более грозу и ураган. Лишь духота стояла по-азиатски сухая и какая-то пыльная, как будто все хозяйки в городе одновременно выбили, вытрясли свои ковры, матрацы, дорожки и половики. «Дышать нечем, — подумал Черный Зуб, налаживая безопасную бритву, — хоть бы ветерок, что ли».

Он еще не закончил бриться, когда в комнату вошел Юсуп Валиев. Боб, не оборачиваясь, кивком ответил на приветствие и продолжал выбривать подбородок.

— Отец говорит, сегодня ночью будет большой ветра и дождик с артиллерийский салют, — сказал Юсуп.

— Гроза, что ли?

— Какой-такой гроза? — спросил Юсуп.

— Обыкновенная. Ну, на небе сверкает огонь, понимаешь, молния называется. Потом шарахнет громом, как из пушки. Потом дождь. Эх, дождя бы сюда, московского, проливного!

— Сегодня гроза пойдет.

— Откуда тебе известно? — как можно небрежнее спросил Боб, стараясь не показывать своей заинтересованности.

— Отец сказал.

— А у него что, барометр?

— Старый люди все знает.

— Тогда полей мне. Умываться буду.

Боб склонился над тазом, подставил руки.

«Если шарахнет гроза, значит, все в жилу, — думал он. — Кончать с обоими и рвать когти…»

— Пахан продал часы, — прервал его мысли Юсуп и вынул из кармана объемистый потертый кожаный кошелек. — Получи.

— Оставь себе.

— Зачем мне чужой деньги?

— Ты свой парень. Свой в доску! Только вот никак по-русски правильно говорить не научишься. А еще в Ташкенте живешь.

— Я в Ташкенте совсем мало живу. Раньше много лет кишлак находился. Совсем русски не знал. Когда Самарканд ходил, мало-мало учился, когда тюрьма сидел, сразу много учился.

— Значит, тюрьма для тебя вроде университета?

— На чертова мать такой университета! — Юсуп сплюнул.

Ужинали втроем. Боб настоял, чтобы вместе с ними сел Джуманияз-бай. Старик принес круглое блюдо с горкой горячего плова, поставил на низкий столик и скромно уселся возле Юсупа, привычно поджав ноги. Юсуп посыпал плов мелко нарезанным зеленым луком. Боб клялся в дружбе и верности, обнимал и лобызал старика и его сына.

— Вы кореша мои до гробовой доски!

Джуманияз-бай утвердительно кивал и добродушно улыбался, Юсуп поддакивал и, пододвинув к себе блюдо, согнутым указательным пальцем собирал остатки жира, потом унес блюдо и грязную посуду.

Боб несколько минут постоял у открытой двери. Дул легкий сухой ветер. По небу быстро мчались большие темные тучи с лохматыми краями. Где-то далеко в горах блеснула молния, и отсвет ее мелькнул на краю тучи. Приглушенно донесся рокот грома. «Если гроза, то старик сам себя приговорил, — решил Боб Черный Зуб и, закрыв дверь, лег на ковре у порога. — Теперь надо выждать, пока уснут».

Сверкнула молния, и где-то близко ударил гром. Боб посмотрел на часы. Стрелки приближались к двенадцати.

Отсветы молнии становились все более яркими, раскаты грома тревожнее. Ветер крепчал. Стало прохладно, даже холодно.

Боб выждал почти час. Потом беззвучно поднялся, снял туфли. Открыл дверь в комнату, где спали Джуманияз-бай и Юсуп Валиев. Тускло сверкнуло лезвие кривого ферганского ножа…