Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

В поисках «работы» дед Якуб забрел к казарме полицаев. Тут его без проволочки завели на двор, подтолкнули к березовым плашкам, указали, куда класть колотые дрова. Один полицейский — рябой и высокий — запряг в телегу рыжего коня и выехал со двора. Второй — низкорослый, худощавый, с черными плутоватыми глазами — остался на дворе. Время от времени он заходил в казарму, откуда выплескивались голоса, а потом появлялся опять, все время держа под мышкой короткоствольную бельгийскую винтовку.

Дед Якуб так усердно махал топором, что вскоре возле него выросла целая поленница дров. Он сбросил с плеч полушубок, хотя мокрый апрельский ветер колючими волнами окатывал его с ног до головы. Полицейскому, видно, понравилась работа старательного дровосека. Угостил его сигареткой, охотно вступил в разговор. Вначале дед Якуб забавлял собеседника побасенками да ядреными присловьями. Потом будто невзначай заметил: мол, насыпь под окнами казармы низка. Ее непременно надо поднять выше, а то аккурат пули залетят в верхние фрамуги…

Полицай усмехнулся:

— В Дручанск партизаны не сунутся. Нас теперь — сила. Генерал фон Таубе подмогу прислал…

Чтобы не попасть впросак и не вызвать у полицая подозрений, старик оставил опасный разговор. Снова начал балагурить и побасенничать.

В сумерках дед Якуб едва приплелся домой, измученный непосильной работой. Но, несмотря на усталость, черные с хитринкой глаза старика улыбались. Он бросил на подоконник заработанную пачку сигарет, набил самосадом трубку и принялся рассказывать…

Кастусю хотелось обнять старика и сказать ему какие-то теплые слова: такие ценные сведения принес! Но он подавил в себе эти неуместные чувства и сухо, с деловой суровостью спросил:

— Как ты думаешь, про какую «силу» намекнул полицай?

— На площади три пушки стоят, — сообщил дед Якуб, — а раньше их не было. Да и немцев прибавилось. Снуют на каждой улице. В голубых шинелях появились.

— Эсэсовцев, значит, прислал фон Таубе. Подождем, что нам завтра принесет Кораблева…

На базар дед Якуб собирался лениво и неохотно. Снял с чердака десятка полтора голиков, повесил на плечо. Пришла пора уходить за ворота, а он все еще что-то мешкал, все топтался у порога.

— Дал бы ты мне, Кастусь, бонбу какую-нибудь… — произнес вдруг старик. — Гахну ею, если будут хватать меня. С полдюжины фрицев хочу забрать с собой на тот свет.

Кастусь засмеялся:

— Не чуди, Якуб. Ступай, а то опоздаешь.

На базарной площади — людское скопище. Здесь каждый что-нибудь продавал: одежду, обувь, домашнюю утварь. По правде говоря, тут не было обычной купли-продажи. Деньги даже не упоминались. Тут происходил своеобразный обмен, как в древние времена. Меняли товар на товар или, в большинстве случаев, — на продукты. Мерилом стоимости того или иного товара был котелок муки, ведро картошки. За ведро картошки можно было купить меховую шубу или новые сапоги.

Позади толкучки, ближе к реке, расположились продавцы железного товара. Прямо на земле, на рваных замызганных тряпицах, лежали ржавые топоры, дверные скобы, оконные шпингалеты, и — как особая драгоценность — связанные дратвой пучочки гвоздей.

Тут, возле «железного» ряда, топтались старики и мальчишки с вениками. К ним и присоседился дед Якуб.

Кораблева появилась внезапно. Дед Якуб даже не заметил, с какой стороны подошла машинистка. Она сначала задержалась возле большеглазого мальчишки в старой маминой кофте. Приценялась. Брала в руки веник… Старик сразу узнал ее, но не поздоровался и виду не подал.

Вот она шагнула к нему, выбрала два веника, спросила цену. Старик запросил за пару голиков десять оккупационных марок. Кораблева торопливо сунула старику в руку деньги и затерялась в толпе.

Вместе с деньгами старик принес Кастусю свернутые листки папиросной бумаги, на которых были напечатаны под копирку списки. Тут значились батальон солдат, комендантский взвод, взвод минометчиков и две роты полицейских. На последнем листке Кораблева сделала карандашом приписку: «Вчера ночью прибыл еще батальон «СС» и орудийная батарея».

Теперь никаких сомнений не оставалось. Немцы усиливали гарнизон. Кораблева подтверждала это.

Все сведения о гарнизоне Кастусь отправил ночью через ольховского связного в штаб бригады. На тетрадном листке изложил свои наблюдения за гарнизоном и высказал догадку, что генерал фон Таубе, видимо, что-то замышляет.

В ответ на это донесение ровно через сутки связной привез Кастусю приказ Орлова: срочно доставить в штаб «языка»…

Стекла тихо ныли: стучал по окну сыпкий назойливый дождик. За стеной, как раз напротив изголовья, всхлипывала вода, нагоняя унылую дрему.

Санька потянул на голову колючее солдатское одеяло, но его тут же кто-то сдернул. Тишину вспугнул окрик, похожий на кашель, — сипатый, с рыхлинкой. Санька открыл глаза. В комнате топтался сухопарый и длинный, как жердь, гауптман Вальтер — помощник начальника «музыкальной» школы.

— Шнелль-бистро! — торопил он, топая кургузыми сапогами.

Санька вскочил с топчана, накрыл тюфяк одеялом и проворно натянул на себя синие байковые брючишки, плисовую курточку. Владик и сын начальника полиции Никитка уже плескались под рукомойником, что был прибит к стене возле порога.

Вскоре Вальтер увел мальчишек в подвал, где чадила кухня. Там выдали им по одному бутерброду с сыром, а в алюминиевые кружки плеснули кофе — черного, как деготь.

После завтрака они поднялись опять на первый этаж. Вальтер проводил их в угловую комнату, где на дверях все еще жарко краснела надпись: «5-й Б». Сам куда-то вышел.

Санька обрадовался, узнав свой бывший класс. А вон и его парта возле окошка. Он сел за парту, поднял крышку и прочел на ней знакомые слова:

«Санька-балбес». Их вырезал ножом Санькин сосед по парте, Андрюшка, в тот день, когда учитель истории поставил Саньке в классном журнале «отлично» за «Сказание о Троянской войне», а ему, Андрюшке, вывел красными чернилами «плохо».

Все тут было по-прежнему: на стенах таблицы спряжения глаголов, схемы. У стены, перед партами, классная доска. Даже задача на ней сохранилась. Решали и не стерли. Мелки в ящичке, как пиленый рафинад.

К Саньке подошел Никитка — одутловатый, с выпученными глазами мальчишка. Кивнул головой на парту.

— Чего высматриваешь?

— Моя парта… Тут про меня Андрюшка написал. — Он взглянул на дверь, добавил — Сейчас баяны принесут…

— Баяны! — передразнил Никитка. — Сперва ноты изучают.

Дверь распахнулась, на пороге появились два солдата. Они втащили в класс чучело на деревянных растопырках, поставили его у доски. Потом загремели партами, сваливая их в задний угол в безалаберную кучу.