Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Не ведая усталости, придерживая на плече узел, он шел впереди. Изредка останавливался, чтобы приглядеться к местности и подбодрить уставших. Привалы делали не часто. Но и они были в тягость Юсэку, которого, по молодости, гоняли то за водой, то за хворостом. Заставляли дежурить, когда другие дремали. Все эти люди казались Юсэку одинаково скучными, потому что вели нескончаемые разговоры про революцию. Но не это заставило бывшего рикшу вспомнить родную лачугу. Юсэк глубоко засомневался в успехе своего дела. Даже найдя золото, они вдвоем с Эсуги не смогли бы выбраться из этих лесов и гор, с хищным зверьем и отрядами карателей, которые, как он сам убедился, не щадят никого. За эти дни Юсэк успел ближе познакомиться с людьми, узнал, зачем они идут в Россию. Однако недоумевал, что многие мужчины, оставив семьи, шли по этим опасным тропам на чужую землю. Шли, чтобы, возможно, погибнуть вдали от родины в чужой войне. И уж совсем казались непонятными Бонсек и его друзья, которые, едва освободившись из крепости, снова взялись за старое. И вообще нужно ли воевать и убивать друг друга, чтобы обрести счастье? Вот золото — золото мгновенно осчастливит и его, и отца, и всех этих людей.

В отличие от Юсэка, не всегда умевшего скрыть свою хандру, Эсуги держалась мужественно. Она понимала, что и без того обременяет этих людей, которым самим нелегко давался каждый шаг пути. И, возможно, поэтому не жаловалась на усталость и старалась как-то услужить им: готовила на привалах обеды, стирала. И только по ночам тайком растирала отекшие ноги. И люди, в свою очередь, тоже проявляли к ней отеческую заботу, жалели и дарили теплую одежду. А Ир однажды преподнес ей туфли, купленные для Синдо. Обувь была красивой и впору, но Эсуги берегла туфли, чтобы нарядиться в них там, в России, и продолжала ходить в старых, разодранных тапочках из грубой парусины. Особую заботу к девушке проявлял Бонсек: сооружал для нее постель из соломы, угощал кедровыми орехами и ягодами или рассказывал подолгу смешные истории, связанные с матерью Синай. Он тоже нравился ей своей храбростью, общительностью.

Юсэк ревновал ее, но не выказывал своих чувств. Только по-прежнему оставался грустным. Его великая мечта — золотой слиток — день ото дня таяла, растворялась, подобно здешнему туману. Он, Юсэк, останется в глазах Эсуги все тем же оборванцем, от которого она однажды ушла. И не потому ли из глаз ее не уходит печаль, когда она смотрит на него. В самом деле, за что его любить, почему она должна терпеть все эти лишения? Кто он есть? Ничтожный, жалкий рикша, жених, обутый в тетушкины башмаки. И прав был маклер, когда выставил его за дверь!.. Ему постоянно казалось, что он отнял у Эсуги счастье, уведя ее из дома богача.

Заметив его состояние, Бонсек однажды сказал ему: «Земляк, выбрось из головы свои мечты о кладе. Раскрой пошире глаза — и ты увидишь, что богатство уже в твоих руках. Потеряешь его — обеднеешь совсем».

Эти слова глубоко запали в сердце бывшего рикши. Как удержать, не потерять Эсуги? Но что другое может осчастливить ее, если не золото?

Уже минуло много дней похода. Остались позади массивы знакомых горных хребтов с заснеженными гребнями, откуда сползают в родную долину бурные потоки ледяных ручьев. Позади — неведомые земли северных провинций, и вот наконец они вышли к широкой и многоводной реке Туманган, на противоположном берегу которой лежала земля маньчжуров. По величавой глади тянулись вниз по течению шхуны. А навстречу, рыхля воду, захлебываясь, ползли вверх буксирные катера.

Бонсек с Мансиком ушли на поиски переправы и не возвращались. Заметно смеркалось. С реки потянуло холодом. К берегу надвигался густой туман. Волнение перерастало в тревогу. Ир и Гирсу отправились на поиски товарищей. После их ухода покинули берег и трое мужчин. Оставшись наедине с Эсуги, Юсэк вдруг ощутил страх. Такой сильный, что чуть было не кинулся догонять ушедших.

— Тебе разве не страшно? — обратился он к Эсуги, удивляясь ее спокойствию.

— Что тебя пугает? — спросила в свою очередь Эсуги.

— А если они не вернутся? Если их тоже японцы… Тогда что?..

— Не будем пока думать об этом, — голос ее показался Юсэку холодным и равнодушным.

— А не лучше ли нам вернуться? — спросил он ее не без умысла.

— Зачем? Кто обрадуется моему возвращению?

— Кто-то, возможно, и обрадуется… — усмехнулся Юсэк. — Зачем я тебе такой нужен? Нельзя меня любить. Я бедный, к тому же — робкий. Бонсек бедный, но храбрый. А маклер богатый…

— Для чего ты говоришь все это?

— Завидно.

— Родной мой, ты нужен мне такой, какой есть, — сказала Эсуги, прижавшись к нему. — Это говорю не я — говорит мое сердце. Ты слышишь? — Она взяла его руку, приложила к груди. — Оно ожило от любви.

Юсэку показалось, что он и вправду слышит могучий голос сердца, осуждающий его за сомнения и слабость духа.

На северо-востоке Маньчжурии в конце лета погода капризная, нередко дуют сырые, смешанные со снегом ветры. Высохшие за лето болота заполняются дождями, раскисает земля, оживают обросшие тиной трясины. Пока погода баловала, поэтому Ир спешил: редкими стали привалы, коротким сон.

Как и прежде, он шагал впереди, опираясь на палку. Останавливался редко, чтобы поправить очки, оглядеть местность.

Следуя за ним, Юсэк поражался выносливости хрупкого на вид учителя. Видать, унаследовал ее от отца, Хона. Завидовали учителю и другие: своим упорством он покорял всех.

Выбравшись из тайги, Ир повел людей вверх по отлогому склону сопки. Несмотря на то что Эсуги опиралась на плечо Юсэка, она еле передвигала ноги. Юсэк подбадривал ее.

— Устала я, Юсэк, это — верно, — говорила она сквозь прерывистое дыхание. — Но мне хорошо оттого, что ты рядом.

Волна радости захлестнула Юсэка. Ему казалось, что она никогда не уходила в дом Хэ Пхари. Она была и оставалась рядом. Он остановился, осмелился прижать к себе Эсуги. И осторожно, с трепетом гладил ее плечи, прижимался губами к уставшему, разгоряченному лицу.

— Нам нужно идти, Юсэк, — промолвила Эсуги, не отстраняясь от его рук и губ.

— Куда мы спешим? — обозленно ответил Юсэк. — Не дракону ли в пасть?

От земли уже тянуло сыростью. Сквозь редкие стволы пихт едва просачивались остывшие лучи вечернего солнца. Услышав знакомые звуки, Юсэк устремил глаза в небо, замер. Эсуги невольно подняла голову и увидела журавлиную стаю. Ровный клин медленно тянулся к югу. Было приятно и грустно наблюдать, как призрачно растворяются в синеве неба птицы, слышать, как затихает их курлыканье.

Они долго стояли еще на склоне сопки, вглядываясь в опустевшее небо.

— Это были наши журавли, — промолвил Юсэк невесело. — Они дарили нам прощальные песни.