Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Эсуги успокоилась, но вдруг вскочила и строго сказала:

— Никуда отсюда больше не пойдем. Беда обошла нас обоих, и не нужно за ней гоняться. Разве нам здесь-плохо? Хозяин, видать, тоже добрый, как и хозяйка, — лекарство тебе дал. А эта русская женщина такая же сердечная, как и жена Сонима: глядит на меня и все время почему-то вздыхает. И обед тебе приготовила. — С этими словами она выбежала из избы и скоро вернулась с корзиной. Пододвинув к лежаку табурет, она выложила из корзины хлеб, картошку и сало, принялась кормить Юсэка, приговаривая: — Русское небо оказалось ко мне более жалостливым, чем наше. Видишь, какая я здоровая. И ты тоже скоро поправишься. А дядю Ира мы найдем позже.

— Ты сама хоть ела что-нибудь? — перебил ее Юсэк.

— Нет еще, — призналась Эсуги.

— Тогда — ешь.

Взяв с табурета краюху ржаного хлеба, она отломила кусочек, положила себе в рот.

— Вкусно?

— Ага, — кивнула Эсуги, хотя хлеб показался ей очень кислым.

— Все равно лучше чумизы, — сказал Юсэк, заметив, что Эсуги с трудом проглатывает хлеб. — Ты салом заедай, тогда вкусней.

Эсуги кивала головой и ела теперь без притворства. С тех пор как их подобрали люди Хагу, она не выпила и глотка воды Ее поместили в другую половину дома, где было тепло из-за кухонной печи. Очнувшись, она увидела русскую женщину, которая предложила ей чаю. Строгое лицо, незнакомая речь и вся обстановка избы с висящими на толстых бревенчатых стенах рогами и шкурами каких-то зверей пугали ее. И каждый раз, когда женщина пыталась заговорить с нею, она пряталась под одеяло и лежала до тех пор, пока та не уходила из избы. Но сегодня она усмирила свой страх, увидев собранную в корзине еду, которую хозяйка попросила отнести Юсэку. Услышав его имя, Эсуги сразу же обрадовалась и поднялась с кровати…

— А трудно научиться говорить по-русски? — вдруг спросила Эсуги.

— Наверное, нет. Здесь все корейцы хорошо разговаривают по-ихнему. И дядя Ир тоже. Иначе нельзя. Научимся и мы.

— А как же пока общаться с ними? Не можем же мы на их внимание отвечать молчанием? Что они подумают?

— Пока отвешивай поклоны, — посоветовал Юсэк. — Придерживайся наших обычаев.

Совет, данный Юсэком, не понравился Эсуги. Она умела угождать, но ей это было отвратительно. Не смея разогнуть спину, стояла она перед Хэ Пхари в ожидании конца его трапезы, кланялась вечерами, освежая его ноги душистой водой, ночами склонялась перед Буддой, прося избавления от маклера. Поклониться можно только хорошему человеку.

Юсэк почувствовал себя гораздо лучше. Сбросив с себя ватник, попытался встать. Увидев его ноги, Эсуги пришла в ужас: они были покрыты волдырями.

— И ты еще куда-то собрался идти с такими ногами! — возмутилась она.

— Не забывай, что я — рикша, — сказал Юсэк, присаживаясь. — Рикша без волдырей на ногах ничего не стоит. Ни один уважающий себя янбани не сядет в его коляску. Не любят они белоножек. — И, заметив развалившиеся башмаки, с сожалением добавил: — Ноги заживут, а обувь жалко.

Он заставил себя встать. Сделав несколько шагов, остановился. Ему показалось, что ноги ступают по колючим ветвям хвои. Но, превозмогая боль, пошел дальше. Шаг, еще шаг — и он упал. Эсуги помогла подняться и доползти до лежака, потом побежала на кухню, схватила за руку хозяйку, потянула за собой. Показывая ноги Юсэка и едва не плача, она упрашивала ее помочь. Женщина, на удивление Эсуги, как-то уж слишком спокойно осмотрела Юсэка и не спеша принялась за лечение. После горячих примочек наложила на опухоль тряпочки с какими-то травами и обернула ноги портянкой, затем, что-то сказав, ушла.

— Тебе лучше? — спросила Эсуги, когда женщина едва скрылась за дверью.

— Да, — ответил Юсэк, желая ее успокоить.

— Я говорила тебе, что она добрая. Это только с виду она строгая, — пробормотала Эсуги, облегченно вздохнув.

Вечером хозяйка сняла с него повязки. Увидев, что волдыри почти исчезли, Эсуги была удивлена. Уходя, женщина забрала башмаки и вскоре вернулась, держа в руках сапоги и самотканые теплые носки. Поставив вещи к лежаку, она пристально поглядела на Юсэка и Эсуги и вдруг улыбнулась. Эсуги бросилась на колени и, не зная, как выразить свою благодарность, схватила ее руку, принялась целовать и что-то приговаривать. Женщина заметно смутилась и быстро ушла.

— Она, кажется, обиделась, — сказала Эсуги, опускаясь на край топчана.

— Зачем же ты так? Сразу на колени, — с укором произнес Юсэк. — Поклонилась бы слегка да сказала бы что-нибудь.

— Я и так говорила. А только она ничего не поняла, — виновато отозвалась Эсуги.

Эсуги верила, что рано или поздно ей удастся понять душу хозяйки. А пока ей было приятно чувствовать, что она принята в чужую семью.

Хозяйку звали Христина. Она казалась кудесницей. Через день Юсэк уже мог ходить, не ощущая боли, правда, еще не так уверенно. Эсуги была довольна, что может хоть чем-то услужить ему за все, что он для нее сделал. Они ходили взад и вперед по комнате, где, кроме массивного стола, табуретов и лежака, ничего не было.

В углу Юсэк заметил узкий дверной проем, завешанный цветной тканью. Раздвинув шторы, он увидел небольшую, квадратную комнату, с крохотным продолговатым окошечком. Это, очевидно, была спальня Хагу. Здесь стояли кровать, этажерка и столик, заваленный разными бумагами. На стене висели винтовка и сабля. Увидев оружие, Юсэк сразу же вспомнил о пистолете, который забрал у него Хагу. Прихрамывая, он подошел к кровати, заглянул под подушку и матрац.

— Ты что ищешь? — спросила Эсуги.

Не ответив, Юсэк вернулся к письменному столу, выдвинул ящик и увидел бумагу с размытыми следами крови. Он развернул и, не понимая написанного, стал внимательно разглядывать приклеенную снизу фотографию. Это был еще молодой русский мужчина со светлыми волосами. Неожиданно за спиной скрипнула наружная дверь, и Юсэк, не раздумывая, быстро спрятал бумагу обратно в стол. В проеме двери показалась хозяйка. Она смотрела на Юсэка перепуганными глазами.

— Кто вам разрешил входить сюда? — сказала она строго. — Хозяин будет гневаться, — добавила она шепотом и указала рукой на дверь.

Красноречивый жест был понятен Юсэку и Эсуги, поэтому они быстро вышли из комнаты. Женщина еще долго сокрушалась, потом подошла к сидящему на лежаке Юсэку, горько вздохнула и примирительно провела рукой по его сутулой спине. Вскоре она ушла. А Юсэк все еще думал о том человеке, чья фотография была в пятнах крови. Кому он, как и Бонсек, встал поперек пути? И он почему-то подумал о Хагу.

Юсэку стало душно, и он попросил Эсуги помочь ему выйти на улицу. Рядом с этой избой стояли почти такие же новые. Часть из них была еще не достроена, лежали свежеобтесанные бревна, топоры и пилы. Людей не было, и, может быть, поэтому пустые избы и безмолвный лес нагоняли тоску на Юсэка.