Ильяс Богатырев - Цена человека: Заложник чеченской войны

У Влада, однако, насчет всего этого было свое мнение. Он категорически отказывался предпринимать что-либо. Влад считал, что нельзя рисковать своими жизнями ради сомнительного шанса, тем более что нас рано или поздно благополучно освободят за чужие деньги. У моего друга по несчастью, кроме всего прочего, были и моральные предустановки: нельзя идти на убийство ради собственного освобождения из неволи. Влад по воззрениям своим пацифист, он говорил, что если что-то пойдет не так, сами вернуть себе жизнь и здоровье не сможем и отнимать их у кого бы то ни было права не имеем. Я же рассуждал по-своему: каждый человек вправе отстаивать свое достоинство и бороться за свою свободу всеми подручными средствами вплоть до крови. Никто не вправе просто наживы ради обращаться с людьми, как со скотом. За нами нет никакой вины, мы не заслужили такого отношения. Мы с Владом по-разному смотрим на эти вещи, и потому мировоззренческое столкновение между нами было неизбежно.

Разногласия, порожденные разными жизненными позициями, вызвали между нами нешуточный спор, который то затухая, то завязываясь вновь, иногда доходил до ссоры. Только спустя несколько дней мы угомонились и остыли. Еще какое-то время, когда появлялись охранники, я продолжал поглядывать то на термос с ножом, то на Влада. Он то укоризненно перехватывал мой взгляд, то намеренно избегал его, но оставался при своем. А я прикидывал, что при всем желании сам не смогу одолеть двоих.

Между тем вокруг бурлило лето. Днями и ночами я отчетливо слышал его голоса, ощущал его жаркое прикосновение к полуржавому металлу зарешеченных окон. Я лежал, упершись глазами в оконный проем, и мой назойливо скребущий взгляд чувствовал тепло раскаленной солнцем темно-серой жести. Временами это чувство теплило душу, иногда разжигало тоску, а чаще пробуждало иссушающую жажду вырваться наружу и недвижно упасть на пропитанную солнцем зеленую траву. Дожди придавали невидимому нам лету безбрежную буйность: высокая трава рисовалась в воображении тучной, налитой таким густым соком, что проведенная по ней коса должна была бы залиться им и отяжелеть. А какое наслаждение было бы раздеться догола и искупаться под проливным дождем, глотая капли и медленно протирая глаза!

Охранники время от времени стали проявлять к нам интерес как к людям. Иногда они интересовались даже нашим самочувствием и настроением, но больше допытывались, каково наше мнение о них самих и о тех, кто решает нашу судьбу в заточении. Тут мы с Владом вначале старались быть очень осторожными в своих высказываниях, поскольку небезосновательно полагали, что резкие слова нам только навредят, и нас на всякий случай преспокойненько препроводят обратно в зиндан. Однако позднее такого рода вопросы перестали тревожить мое личное чувство самосохранения, и я пару раз высказывался довольно резко. Естественно, наши охранники не могли промолчать, но, как ни странно, в сухом остатке их реплики сводились к собственному оправданию. В разговорах их мало волновали события в большом мире, чаще они упоминали о переговорах между ичкерийским руководством и Москвой и выражали свой крайний, скажем так, скептицизм относительно налаживания их отношений. Они были абсолютно уверены в скором начале новой войны и относились к этому как к само собой разумеющемуся.

Как-то раз в одном из таких странноватых и недолгих разговоров Влад упомянул о своем дне рождения, который он очень хотел бы отметить уже на свободе, дома. Своего освобождения к этой дате мы так, конечно, и не дождались, но, вы не поверите, этот день не прошел незаметно. На день рождения Влада охранники принесли бутылку «Советского шампанского», печенье и плитку шоколада! Они решили устроить нам праздник. Трудно представить, но маленький праздник все же состоялся. Неважно, что шампанское и шоколад были кустарными, а печенье черствым. Зато у Влада был юбилей – 20-летие! Честь первого тоста взял на себя лысоватый охранник, назвавшийся Русланом. Он пожелал Владу долгих лет здоровой жизни и скорого возвращения домой. Благо, и ему это на руку. Мы с радостью согласились с предложенным тостом и выпили до донышка своих граненых стаканов. Не пил только долговязый охранник с крепко зажатым в опущенной руке автоматом, который, как всегда, стоял молча, прислонившись к дверному косяку. Дверь оставалась открытой, и наша комната наконец как следует проветрилась. Летний воздух проник насыщенными опьяняющими запахами, вскружил голову, слегка опьяненную шампанским, и нам на какое-то время стало даже весело.

Еще задолго до дня своего рождения Влад никак не хотел смириться с мыслью, что встречать свой прекрасный юношеский юбилей ему придется в заточении. Он совсем по-другому представлял себе этот праздник и рассказывал мне, что собирался отметить его на озерах к северу от Москвы в компании многочисленных друзей. Мы очень надеялись, что к его-то дню рождения мы уже будем на свободе и уж тогда на славу отметим этот день после всех наших злоключений…

Спустя час охранники ушли, оставив нас с выпитой наполовину бутылкой шампанского и порцией очередных слухов о скором нашем освобождении. Руслан говорил, что приехал какой-то важный человек из Москвы и ведет переговоры об условиях нашего возвращения домой. Мы с Владом подбодрились, и хоть не в первый раз слышали подобное, в разговорах об освобождении появилось что-то новенькое. Весь следующий день мы строили самые разные догадки о том, кто это мог приехать в Чечню на переговоры, если не сам Любимов, и что вообще могло происходить вокруг решения нашей участи. Даже по моим пессимистичным прогнозам наш вопрос должен был быть близок к решению.

Но еще долгими днями все оставалось по-прежнему. За это время мы успели приучить к себе третьего обитателя жилища – большого черного паука, которого Влад прозвал «тарантулом». Он жил в дальнем углу комнаты и периодически подбегал к уголку, где лежал наш скудный запас еды: из принесенных продуктов мы стали оставлять четверть буханки и немного воды на случай задержки с питанием. Когда замечали «тарантула», боясь вспугнуть его, сидели тихо и давали ему вдоволь нагуляться по комнате, шустро пробежать по крошкам и спокойно уйти к себе в щель между плинтусами. Мы уважали нашего «тарантула» за его независимость и большой размер, хотя и подшучивали над его непредсказуемым поведением. Ставили себя на его место и воображали, о чем может думать паук, блуждая по полу и по нашим постелям. В голову приходили всякие смешные нелепости, которые развлекали нас и убивали время…

В какой-то момент Руслан вдруг заговорил о том, что вопрос о нашем освобождении решен. Причем без всяких условий! Он не говорил ничего определенно, но, судя по всему, речь шла о договоренности с моими друзьями и родственниками из соседней Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. В этих республиках жили хорошо знакомые мне люди, которые обладали некоторыми влиятельными связями среди чеченцев. Нам с Владом было все равно, кто и как договорился, главное – договорились и скоро мы будем на свободе!