Ильяс Богатырев - Цена человека: Заложник чеченской войны

Минометный обстрел района прекратился также внезапно, как и начался. Стало тихо, разрывы и стрельба слышались где-то далеко. Мы ушли из района Минутки и вышли к западной окраине Грозного, которую, как я потом узнал, называют Катаямой. Здесь мы сняли небольшую группу боевиков в белых камуфляжных халатах и чеченку, катившую огромную тележку с домашним скарбом. В своем темно-сером пальто и наспех завязанном шерстяном платке она казалась сошедшей с кадров кинохроники времен Великой Отечественной войны. Увидев нашу камеру, она остановилась и, не переводя дыхание, стала ругать Ельцина с Дудаевым. Затем протащила несколько метров свою тележку и снова остановилась:

– Идите, посмотрите, что они сделали с нашим домом! Посмотрите, что стало с нашими соседями! Жили мирно, бед не знали. За что?.. Все разбомбили, разнесли в клочья!..

Она коротко перевела дыхание и хотела еще что-то сказать, но не находила слов. Сделав несколько шагов, она опять повернулась к нам, показала пальцем в сторону центра города и еще раз настоятельно добавила:

– Идите, идите и посмотрите, что они натворили…

Женщина с тележкой скрылась за поворотом. Эдуард опустил камеру и какое-то время стоял как вкопанный и часто-часто моргал.

Мы ночевали в небольшом частном доме в том же районе. Нас пригласил к себе чеченец – сверстник Эдуарда, отставной офицер советской армии, у которого с моим оператором как-то сразу сложился разговор. Казалось, они давно знакомы, но по неизвестным причинам не общались только в последние несколько лет. Я не принимал участие в их разговоре, потому что был лишним. Эдуард годился мне в отцы, и вообще в ту единственную с ним командировку я все никак не мог найти подходящий тон для общения с ним. Я старался соблюсти уважение к нему как к старшему, опытному профессионалу и в то же время вынужден был отдавать ему какие-то указания по поводу объектов съемок. Как бы там ни было, его наметанный глаз и операторский опыт сделали те съемки одними из лучших в ту чеченскую войну.

Если обстрел застал вас на улице, первое, что вы сделаете совершенно инстинктивно, без всякой подсказки, найдете себе какое-нибудь укрытие и распластаетесь на земле. Далее: а) если рядом есть более надежное укрытие, отползите туда, и дай бог, чтобы это место не оказалось чьей-то огневой точкой; б) не ищите взглядом стреляющего, прислушайтесь, откуда палят, и двигайтесь прочь оттуда; в) если вы решили использовать в качестве укрытия автомобиль, держитесь подальше от бензобака и дверей. Надежнее там, где двигатель, у передних колес; г) никогда не поднимайте голову выше укрытия; д) если вы в группе, передвигайтесь каждый в отдельности и как можно менее предсказуемо; е) если попали под авианалет, не следите за летящим самолетом или вертолетом, пока тот развернется для следующей атаки, бегите; ж) забудьте о своем профессиональном оборудовании.

Так вот, Эдуард в ту ночь проговорил со своим новым чеченским другом до утра. Они потягивали красное домашнее вино, изготовленное хозяином из своего же винограда, и мирно беседовали о самом разном, припоминали старые времена и недоумевали о настоящем. Они сидели при тусклом свете свечи за журнальным столиком, я лежал на диване рядом и дремал. Между нами зияла черная квадратная дыра – это наш гостеприимный хозяин открыл люк, чтобы в случае артиллерийского или минометного обстрела мы быстренько могли спуститься в подвал. Глухо доносился раскат канонады, время от времени издали слышался автоматный цокот и треск пулемета. Все это проходило на фоне искренних восклицаний собеседников: «Вот именно», «Так я о том же», «Да, да, конечно», «В том-то и дело»… Ночной разговор за жизнь советского подполковника в отставке и главного оператора телекомпании «ВиД» удался. Я же до утра так и находился между сном и бодрствованием, нелегко было спокойно заснуть в первую ночь в воюющем Грозном. В какой-то момент я все ж заснул и мне приснился сон, который оказался вещим. Это был словно знак свыше, что из всех передряг на этой войне я спасусь целым и невредимым.

Наши новые «хозяева» вели себя довольно открыто и безо всякой опаски. Они с самого начала не скрывали своих лиц и называли друг друга по именам. Бамутцы были настолько уверены в собственной безнаказанности, что в наш домик-тюрьму иногда наведывались посторонние посетители. Им хотелось поглазеть на живых заложников-журналистов и «почесать свои шершавые языки о наши невольные уши», как я называл такие свидания.

Приходил к нам как-то рослый подросток с пистолетом в новенькой кобуре на широком кожаном поясе, весь из себя бесстрашный и боевой. Он опустился на матрас, сваленный в углу нашей комнаты, широко расставил ноги в начищенных солдатских ботинках и демонстративно поправил кобуру:

– Ну что, сидите?.. Сидите, сидите – так вам и надо, шпионы кремлевские. Волк Ичкерии схватил шакалов! Ха-ха-ха! Есть такой этот, мультфильм, «Маугли» называется. Слышали? Вот там есть волк, и есть шакалы трусливые. Волка никто не победит, он сильный и умный, потому что…

И все в таком же роде продолжалось не помню уже как долго. Я лежал на кровати, смотрел на него, пару раз хотел было ответить, но подумал, чего ради затевать бессмысленный разговор с тупым молодчиком.

Но с другим посетителем я уже не смог так себя вести, не сдержался. Он завел меня, что называется, с полуоборота. Это был мужчина лет под пятьдесят, с наглым пренебрежительным и высокомерным выражением лица, с первой же минуты он разговаривал с нами брезгливо, а потом оскорбительно выпалил:

– Вы все, бессовестные и наглые кровососы, наживались на беде чеченцев. Солдатня мародерствовала и убивала, а все журналисты получали большие деньги за то, что ездили сюда и показывали победы русских. Теперь вам пора выплачивать все обратно, продажные подонки!

– Какого черта! Подонки как раз те, кто похитил нас, безоружных, пришли, приставили дуло, прикладом по башке – и все геройство! И обращаются с нами как с животными.

– Замолчи! Я и перережу вам горло, как животным. Ничего себе, обнаглевший журналюга! Ты еще и разговариваешь тут. Да я тебе сейчас голову размажу по стене.

– Это вы, конечно, можете. Кто же вам помешает – все свои. Но оскорблять не надо, у нас ведь тоже есть свое человеческое достоинство.

– Какое еще на… достоинство? Вы не люди. Вы бесчеловечное зверье – война это показала. Вы голодное зверье без чести и достоинства, вы рабы и подонки Русни.

– Неправда. В отличие от вас, во время той же войны люди здесь нас уважали и хорошо к нам относились. Если бы не такое их отношение к журналистам, мы, может, и не выжили бы…

– Да кто вы такие, чтобы хорошо к вам относиться?! Все вы продажные и лживые подонки! Никто из вас никогда не говорил, что на самом деле здесь происходило. Да вас сюда и не для этого посылали. Вас присылали в Чечню только для того, чтобы зарабатывать деньги на нашей смерти. Ничтожества и подонки! Каждый день здесь убивали, а вы говорили о наведении конституционного порядка. Иди, на… и наводи у себя дома порядок! А в Чечне хозяин я! Ты понял?! – Визитер разгорячился не на шутку. По всей видимости, злости у него накопилось через край, и он долгое время не имел возможности излить на кого-нибудь свою желчь. Но мы не обязаны были безответно выслушивать такое, тем более это было абсолютно несправедливо по отношению ко мне и к Владу.