Ильяс Богатырев - Цена человека: Заложник чеченской войны

Между тем у Влада не на шутку разболелся зуб. Он начал болеть еще в первом доме наших «перехватчиков», а здесь флюс раздулся так, что Влад уже не мог нормально выговаривать слова. Мы просили охранников дать какое-нибудь лекарство, но вначале они то ли не поняли, чего мы хотим, то ли не обратили внимания. Вскоре не замечать его раздавшееся лицо стало невозможно, и наиболее вразумительный из бамутцев обронил, что это вообще-то дом врача и где-нибудь в шкафу должны быть лекарства. Порывшись в шкафу, я обнаружил картонную коробку с лекарствами. Многие из таблеток оказались просроченными, однако среди них нашлось не только средство от зубной боли, но и кое-что немаловажное для нашего побега – снотворное! Эта находка оказалась как нельзя кстати. Тут уж было просто грех не попытаться убежать. Такого благоприятного шанса у нас не было раньше ни разу: относительно легкий выход из дома и возможность разбавить снотворное в чайнике, откуда охранники часто пили чай. У нас сразу улучшилось настроение, и с Владом у нас было полное взаимопонимание, теперь мы думали и настроились одинаково: надоело ждать, надо бежать!

Душа пленника – в дороге. У пленника семь рассудков в поисках выхода. Плен мучительней увечья.

Через пару дней Влад забыл про свой флюс, который пошел на убыль, взбодрился и стал «вокруг смотрящим». Я, в свою очередь, в разное время суток подходил к окнам и как можно дольше, но стараясь не вызвать подозрений у охраны, вслушивался в различные шумы вокруг. Насколько я понимал, мы находились в одном из поселков, вплотную прилегавших к Грозному. Скорее всего, это был поселок им. Катаямы (или просто Катаяма), расположенный в холмистом пригороде чеченской столицы. Дорога за оградой была грунтовой; по ней довольно редко проезжали машины даже днем и не слишком часто слышались людские голоса. Возможно, как и в Долинском, нас прятали на окраине поселка. Как бы там ни было, обстоятельства вокруг были в нашу пользу. Я исходил из того, что чем тише вокруг, тем дальше мы сможем уйти, не привлекая к себе внимания.

Наши охранники, впрочем, не совсем уж потеряли бдительность. «Спортсмен», спустя несколько суток после прибытия в новое место, зашел к нам и ни с того ни с сего стал обыскивать нас с ног до головы. Как ни странно, он искал карандаш или ручку в наших карманах.

– Вы писали записки? – спросил он вдруг. Увидев наши совершенно недоуменные и растерянные лица, он решил, что надо бы сначала точнее выразить свои претензии:

– Вы выбрасывали записки по дороге, пока ехали сюда? Призывали на помощь и писали, где вы находитесь?

Он грозил немедленной расправой, если тут же не выдадим чистосердечного признания. Признаваться было не в чем. У меня в кармане валялся коротенький, бледно пишущий стержень от ручки. Конечно, можно было попробовать написать несколько коротких призывных текстиков и разбросать по дороге послания в нелепой надежде, что кто-нибудь на пыльной дороге поднимет листочек из блокнота и станет действовать надлежащим образом – не знаю даже, каким. «Спортсмен» рылся, как мог, но каким-то чудом он не прощупал завалявшийся в одном из многочисленных кармашков жилетки стержень от ручки. Впечатление было такое, что ты, сам того не ведая, совершил-таки преступление и вроде как схвачен за руку, но надеешься, что самая важная улика обвинения так и не будет найдена. И ты стоишь перед направленным на тебя дулом и думаешь, что действительно хотел бы совершить такое «преступление», но, сглупив, не сообразил сделать это в нужный момент.

После бесплодного обыска охранник сказал: если выяснится, что это мы навели на них людей, расправится с нами лично. Эпизод с обыском угас так же быстро, как и возник; о выброшенных по пути записках больше не было ни слова. По всей видимости, «перехватчики» почуяли, что кто-то задышал им в затылок, и засуетились в поисках наследившего. Одной из версий было то, что «наследить» могли именно мы, беспомощные, но хитрые и изощренные заложники-журналисты, подкованные тайные агенты ФСБ. Вот уж точно пожалеешь, что не был научен заковыристым приемам разведчика – легче было б убежать.

Пока же мы домысливали свой «кустарный» план побега. Все складывалось как нельзя лучше. Поскольку дверь между нашей спальней и охраной всегда оставалась открытой, у нас была возможность следить за распорядком охранников. Особенностью этого распорядка было то, что его как такого и не было. Днем нередко с нами оставался один автоматчик, остальные незаметно исчезали и так же незаметно появлялись вновь. Далеко ли они уходили, мы пронаблюдать не могли, возможно, они сидели на скамеечке прямо за калиткой и, щелкая семечки, засматривались на редких проходящих мимо девушек. К вечеру команда от двух до пяти охранников была в сборе, чтобы продежурить ночь. Причем нашим постоянным охранником оставался только «спортсмен», остальные же постоянно менялись. Обычно они смотрели все те же дешевые американские боевики, которые нам уже на третий день успели изрядно надоесть, но нередко смаковали любительские съемки боев и военного быта в Бамуте. Я узнавал некоторые места в этом селе, а порой вроде бы мелькали знакомые лица. К тому же в разговорах охранников часто слышалось слово «Бамут». Все это подтверждало нашу версию, что «перехватчиками» были именно бамутцы. Насмотревшись, они зачастую дремали в обнимку с автоматами, не выключая телевизора..

Итак, настал час икс. Наш прошлогодний и истрепанный календарик подсказывал нам, что это была пятница. Охранников в тот день было трое. Вечером я должен был высыпать в чайник предварительно тщательно измельченные таблетки снотворного. Завернутый в кусок газеты порошок находился у меня в кармане трико. Оставалось набрать полный чайник воды, вскипятить, налить себе чай и незаметно высыпать содержимое пакетика в чайник.

План был следующий: уходить будем через форточку в нашей комнате (за пару дней до этого окно в прихожей заколотили гвоздями, заметив, что оно открывается просто ручкой). Для проверки произведем якобы непроизвольный шум, а затем, когда поймем, что снотворное подействовало, я помогу Владу пролезть в форточку ногами вперед, потом головой вперед полезу я, а Влад подхватит меня снаружи.

Мы, естественно, очень волновались. Еще и еще раз, лежа спинами к охранникам и притворяясь спящими, шепотом обсуждали наш план. Он был прост, казался нам вполне разумным и продуманным. Я встал, позевывая, прошел мимо лежавших в полутьме охранников, наполнил чайник водой из кастрюли и поставил греться. Ничего не подозревавшие охранники, продолжали смотреть очередной по кругу боевик и довольно энергично, рассекая кулаками воздух, сопереживали главному герою в его кровавой борьбе за мировую справедливость. Когда чайник закипел, я направился на кухню и громко, так, чтобы слышали охранники, спросил у Влада, будет ли он чай. Он ответил, что нет. Оставалось налить себе чай и, став спиной к охранникам, насыпать в чайник снотворное, что и было сделано – спокойно, без всякой дрожи в руках. Я выпил кружку чая и вернулся к своему матрасу. Сцена была сыграна как нельзя лучше. Теперь оставалось подождать, пока они захотят пить чай, и молить Бога, чтобы, выпив, они не заметили ничего подозрительного и заснули крепким сном.