Александр Тамоников - Небратья

Их было не меньше полутора сотен. Колонна проследовала по перпендикулярной дороге, и инспекторы открыли движение.

– Пушечное мясо, блин! – проворчал водитель, переключая передачу. – Железа им в организме, что ли, не хватает? – Он испуганно покосился в зеркало и прикусил губу, чтобы еще что-нибудь крамольное не вырвалось. – Ты не думай, парень, я за Украину, – снова подал голос таксист, перебравшись на другую сторону перекрестка. – За единую, неделимую, как положено.

– Да я вижу, что не москаль, – сухо отозвался Антон.

– Только вот племяш мой на днях под Авдеевкой погиб. – Таксист сокрушенно вздохнул. – Жил себе пацан, институт заканчивал, а тут раз, и забрали. Две недели в учебном центре, и в первом же бою мина на куски разорвала.

– Война, брат, – пробормотал Антон, извлекая из кармана деньги – машина уже выворачивала на Оболонский проспект. – Ничего, скоро придет наша перемога.

Водитель промолчал, только как-то быстро скосил на него глаза, забрал деньги, высадил пассажира и помчался по третьей скоростной полосе.

Смеркалось. Примерно полкилометра Антон прошел пешком. Он шагал мимо скверика, типовых строений, мусорных контейнеров в кирпичных загородках. Дети гоняли мяч на площадке. Мамаши выгуливали чад, собаководы – псов, дедушки – своих бабушек.

«И что не поделили? – недоумевал Антон, подходя к обшарпанному подъезду, увешанному листочками объявлений. – Тут ведь та же самая Россия. Чего людям не хватало? Никогда вы не будете Европой, братья».

Повального увлечения домофонами, как в России, здесь не было. Горденко вошел в подъезд и несколько минут стоял в темном закутке за лифтом. Слежки за ним вроде не было, но провериться стоило.

Старенький лифт тащился на девятый этаж с такой натугой, словно его вручную поднимали бурлаки. На лестничной клетке едва горела слабенькая лампочка, хорошо, что над нужной дверью.

Татьяна Наумова, двоюродная сестра Антона по материнской линии, переехала с семьей в Киев четыре года назад, после демобилизации мужа. Она долго и пристально рассматривала гостя в глазок. Еще бы, ведь он кардинально сменил свой имидж. Ему пришлось распрямить плечи и улыбнуться располагающе, по-семейному.

– Татьяна, открывай, не томи!

Заскрипели запоры, и дородное тело кузины утонуло в его объятиях. Отношения с двоюродной сестрицей у Антона были самые прекрасные. Практически все детство они провели рядом. Дома Марии Александровны и ее брата находились на одной улице. Родители сдавали детей бабушке, а сами шли работать.

Татьяна была на два года старше Антона. За последнее время она сильно располнела, но оставалась все такой же бойкой, пронырливой, веселой. Впрочем, сегодня женщина не кричала от радости.

Двоюродная сестра обняла дорогого гостя, расцеловала его, отстранилась и спросила:

– Что случилось, Антоша? Нет, пойми меня правильно, я безумно рада тебя видеть…

«Как любая украинка какого угодно россиянина», – уныло подумал Антон.

– Но что-то ведь случилось, да? Проходи, не стой на пороге.

Квартирка у Наумовых была крохотной, хотя и двухкомнатной. Узкая прихожая с выходом на кухню, две клетушки напротив, плотно заставленные мебелью.

«Пожадничали мы, – призналась однажды Татьяна. – Это все наше чванство и зазнайство. Григорию предложили на выбор: просторная жилплощадь на западной окраине либо крохотная конура в престижной Оболони. Выбрали второе. Будь проклят тот день, когда мы это сделали».

Дочурку Женечку родители отправили в детский лагерь под Киевом, что-то вроде бойскаутского отряда. Будет она там до 30 августа, то есть практически до начала учебного года.

– На кухню проходи, Антоша. Я как раз покушать приготовила. – Татьяна как-то взволнованно дышала в затылок и подталкивала его в спину.

На кухне было относительно просторно. Можно руки развести. Она усадила двоюродного брата за стол, а сама в халате подпрыгивала у плиты. Гость с любопытством наблюдал за ней. Маленькая какая-то стала, голова втянулась в плечи, погас озорной блеск в глазах. Вроде улыбалась, но как-то бледно, неуверенно.

Татьяна сказала, что у них сегодня вареники, вывалила их в кастрюлю с кипящей водой, стояла у плиты и помешивала. Женщина как-то выжидающе смотрела ему в глаза, но не спрашивала, как у него дела. Что мог, он сообщил в телефонном разговоре, состоявшемся перед отъездом. О самом главном говорить не стал.

– Ты как сюда приехал? – помявшись, спросила Татьяна.

Она прекрасно знала, на какой ниве подвизался ее двоюродный братик.

– Инкогнито из Ростова, – ответил Антон и улыбнулся. – Не бойся, сестрица, внимание не привлек.

– Что случилось, Антоша?

Он в двух словах рассказал о трагедии. Татьяна ахнула, прижала руки к груди. Ее увядающее лицо вмиг покрылось пятнами.

– Господи, Виктор!..

– Ты не слышала об этой истории? – Антон нахмурился. – У вас не работает телевизор?

– Работает, – смутилась Татьяна. – В телевизоре по всем каналам говорят, что в Калачане передрались между собой наркоманы, хулиганы да алкаши, в общем, лица асоциального поведения. Милиция оттеснила их к Дому культуры, они там заперлись, продолжили кутеж, потом передрались и сожгли друг друга… – Татьяна замолчала.

– И?.. – сказал Антон.

– Что «и»? – спросила женщина.

– И вы в это верите?

– Конечно, Антоша. – Она смутилась. – Ведь не могут врать все до одного каналы. Мы всегда верим телевизору. Что нам еще остается делать?

– Понятно. – Антон кивнул. – Звериный оскал кремлевской диктатуры, которая хочет раздавить молодое демократическое государство. На Донбассе воюют отморозки и наркоманы, разбавленные российскими военными. Проклятые террористы уничтожают собственные города и поселки. Украинские артиллеристы никогда не разрушают мирную инфраструктуру и не убивают ни в чем не повинных жителей городов и сел.

Татьяна сглотнула и сказала:

– Прости, Антоша, я плохо разбираюсь в политике.

– Плохо? – удивился Горденко. – Не может быть, Танюша. В наше время все такие продвинутые геополитики, разбираются во всех тонкостях межгосударственных отношений. В этом тоже Россия виновата? – Он покосился на лампочку, моргающую на потолке.

Татьяна съежилась. Неужели отключат? Но освещение вроде восстановилось, снова размеренно загудел холодильник.

– Прости, Танюша, – взмолился Антон. – Не хотел тебя обидеть. Все понимаю – и про оголтелую российскую пропаганду, и про такую же украинскую. На самом деле несколько десятков людей в Калачане вышли к зданию администрации, чтобы выразить протест очередной мобилизации в украинскую армию. Важно даже не то, хорошо они поступили или плохо. На них напала банда нацистов некоего Кондратюка, просто навалилась без всяких преамбул с цепями и битами. Люди бросились в Дом культуры, там их обложили, заперли в танцевальном зале и подожгли. Погибло больше тридцати человек, в том числе Виктор с Ольгой. Это были не наркоманы, Танюша, а обычные жители Калачана, пришедшие на площадь, чтобы выразить свое мнение. Среди погибших не меньше половины женщин. Кого-то забили до смерти. Я знаю, что у одной обгоревшей девушки был проломлен череп. СБУ засекретило происшествие, правдивая информация почти не просачивается. Слепили на скорую руку версию для СМИ. Люди просто боятся говорить правду, даже родные и близкие погибших.