Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

– Вообще насколько справедливо награждали в бригаде?

– Да кто тогда думал о наградах?.. Жив остался, и слава богу… Ведь были сплошные бои, и удачные, и неудачные. Вот, например, у меня был такой эпизод. Под селом Сестреновка ночью я был в боевом разведдозоре. По мне из длинного колхозного сарая выстрелила пушка, я в ответ. Попал, не попал – не знаю, но она замолчала, все-таки попал, наверное. Дорога спускалась вниз, и рядом был обрыв, который механик в темноте принял за дорогу. Мы одной гусеницей фактически висели в воздухе, а обрыв все круче и круче, чувствую, вот-вот перевернемся. Кричу механику: «Вправо!» Он взял правее, и мы не перевернулись, но слетели с обрыва и встали прямо перед мостом через речушку, фактически перегородили его. Гусеница слетела, причем не наружу, а под танк, ее слишком натянуло, и исправить повреждение самостоятельно, и уехать оттуда не могли. И тут справа из села, буквально в ста метрах от нас, выезжает сперва легковая машина, а потом и немецкие грузовики. Была лунная ночь, поэтому я это все хорошо увидел. Мгновенно развернул орудие, а нам тогда первый и единственный раз выдали картонные снаряды с картечью, и врезал по ним… Всего один раз выстрелил, но немцы сразу побросали все машины и куда-то удрали, видно, вплавь через речушку перебрались. Вскоре подошли наши танки, а я своего заряжающего Быстрякова с пулеметом поставил сзади у обрыва, чтобы немцы к нам с тылу не подкрались. Начальник связи батальона старшина увидел его и, не разобравшись, ему показалось, что это немец, выстрелил в него из пистолета и одной пулей прострелил ему обе руки.

Потом ребята сходили в село и насчитали там тридцать одного убитого фашиста и больше тридцати брошенных машин, хотя колонна была большая, и они даже не досчитали до конца…

Только после этого боя я стал понимать, как немцы в 1941-м добивались успеха за счет превосходства в технике и вооружении. Когда мы взяли Коломыю, справа из леса на нас выскочила какая-то кавалерийская часть, то ли румынская, то ли венгерская, и хотели через мост прорваться к своим. Один танк дал по ним очередь, передние лошади упали, а задние на них… Прямо целая куча была, аж пар шел… Вот что такое конница… Мы в одном месте, когда давили конницу, то в открытый люк механика-водителя одного из танков лошадь попала задним копытом и выбила механику передние зубы…

Вы знаете, еще до войны, в училище, когда мы начали изучать технику, то многое стали понимать. Уж на что и я сопляк был, и то понимал, что с появлением техники и автоматического оружия это наше «уря, уря» больше не пройдет… Ворошилова и Буденного мы между собой даже называли «саблемахатели».

– Вас за такой удачный бой не хотели наградить?

– Мне еще тогда «пришили», что я свалился с оврага, и перегородил мост, мешая продвижению наших войск… Наши танки пошли дальше в село, а я на месте остался ремонтироваться. И вроде из них кого-то наградили, того же старшину, за то, что они первые вошли в село.

Откровенно говоря, думаю, что это фамилия меня так подвела… С моей фамилией особо рассчитывать было не на что. Меня считали за еврея, хоть я и белорус, в лицо мне никогда ничего такого не говорили, но какое-то холодное отношение и антисемитизм чувствовались. Думаю, что больше награждали тех, кто был поближе к начальству… Героев вроде давали справедливо, хотя что я из танка мог видеть и знать? Да и не интересовался я этим. На войне это меня вообще не задевало, вот после, да…

– Как Вы можете оценить Т-34?

– Считаю, что с 85-мм пушкой он был значительно лучше, чем с 76-мм. Конечно, в лоб «Тигра» он не брал, поэтому старались подобраться сбоку. Самое главное, что он быстрый и маневренный. Закон выживания у нас был один – не останавливаться, постоянно маневрировать и укрываться. Недостатки? Вроде все было надежное, единственное, что процедура, в случае если дизель засасывал воздух, была достаточно трудоемкая. И то, что топливные баки находились по бокам боевого отделения, это тоже был минус. При мне у нас уже были тяжелые танки «ИС», но я, например, не хотел на него переходить, он не такой маневренный, правда, мне и не предлагал никто. Что еще? У сталинградских танков были сварные башни, а у нижнетагильских – литые, но нам это было все равно, какие дадут – на таких и будем воевать, нашего желания никто никогда и не спрашивал.

– Зимой перекрашивали танки?

– Просто белили обычным мелом. Никаких специальных обозначений на танках вроде не было, только номер, но какой у меня был номер, хоть убейте, не помню.

– Когда можно было покинуть танк?

– Если просто подбили, а не подожгли, то мы не выскакивали, сидели в танке, вот если он загорелся, то да. У нас проводились специальные тренировки по посадке и высадке из танка. Если повреждения незначительные, то действовали в зависимости от обстоятельств. К танкам мы относились бережно, чтобы в бою не подвели.

– Приходилось бывать внутри немецких танков?

– Не доходя до Коломыи, в одном месте видел вертикально стоящий «Тигр». Он пытался переехать через небольшой мостик, но тот не выдержал, провалился, «Тигр» встал «на попа», и немцы его там и бросили. Мы его потом вытащили, и я в него лазил посмотреть. Ничего, хорошая машина, но недостаток, что он работал на бензине. Потом я слышал, что вроде из него наши ребята пробовали по немцам стрелять, но подробностей я не знаю.

– Какие отношения были внутри экипажа?

– У нас было четыре лопаты, и работали мы все вместе, не смотрели, кто какого звания. Все делали вместе, но, например, по именам называли только офицеров, а с экипажем только по званию. На отдыхе у офицеров была своя отдельная землянка, но это от экипажа не отдаляло.

Как-то особо сдружиться не успевали. У меня хоть из экипажа никто и не погиб, но три или четыре экипажа я поменял. Почему? По разным причинам. Один, например, пошел к девчатам, рядом с нами в лесу стояли регулировщицы, что ли, попал там под сильную бомбежку, и его ранило в руку. Как ранило Быстрякова, я уже рассказывал. Один механик-водитель у меня сошел с ума… В одном месте нам в лобовую броню попала мина, причем, наверное, тяжелая. Броню она не пробила, но оглушила нас здорово, а механик даже помутился рассудком, и его от нас забрали, естественно. А двое отравились насмерть.

Вначале у нас на танках была спирто-водо-глицериновая незамерзающая смесь. Ее можно было пить, что ребята и делали, но с 1943 года уже была этилено-гликолевая смесь, а это чистейший яд. Под Курском стрелок-радист и заряжающий из моего экипажа очень крепко насели на меня: «Лейтенант, оставь смесь, выпьем». – «Да вы что, – говорю, – это же яд!» – «Да нет, мы же сколько раз уже пили, знаем уже как». Утром смотрю, что-то с кухни долго еду не несут, иду в окопчик, где должен сидеть наблюдатель, а там никого. Подбегаю к танку, а под опорным катком один лежит скрючившись… Я его хватаю, пытаюсь вытащить, а он уже окоченевший… Ночью они этот проклятый антифриз все-таки выпили, и оба отравились насмерть…