Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Много ребят у нас погибло, мы их доставали, хотя вроде вот только-только до боя с ним разговаривали… Но это ведь не то же самое, что мы сейчас с вами разговариваем, а боевая обстановка, поэтому переносилось все это спокойнее… А часто даже не запоминали того, кто погиб, человека только прислали, и все… Вот я сильно переживал, когда у нас в Попельне погиб командир роты ГСС Бессарабов, это был хороший человек и командир… Безотказный такой.

А про себя я как-то и не задумывался особенно, останусь ли живой. Воевал как все. Я считался опытным танкистом, стрелял без промаха, крутился как мог, прятался за все, что только возможно. Выстрелил и сразу меняй позицию, укрылся. Так и выжил.

– Основные потери в бригаде были от кого?

– Думаю, что в основном от пушек и от танков. Пушки чем опаснее, их тяжелее заметить.

– С ходу стреляли?

– По пехоте стреляли и с ходу, а так только с коротких остановок. Выстрелил и сразу меняй позицию.

– С закрытых позиций стреляли?

– На фронте ни разу, только уже после войны.

– Ваше мнение об огнеметной модификации «тридцатьчетверки».

– Огнемет стрелял метров на сто, но на такую дистанцию танки друг друга не подпускают, так что он скорее для уличных боев больше, но в бою мне его опробовать не довелось.

– Приходилось атаковать через свою пехоту?

– Ни разу такого не было. Ни на войне, ни после, мы своих ни разу не давили.

– Что Вы чувствовали в бою?

– Как такового страха не было, мы ведь все вместе там находились, а это уже не так страшно. Просто знал, что надо как-то выкрутиться. Откровенных случаев трусости я у нас не помню. Никаких примет или предчувствий не было, я не помню такого.

– Как Ваша семья пережила войну?

– Мой отец хоть и был уже непризывного возраста, но пошел добровольцем на фронт и погиб под Полтавой, а мама с младшими братьями пережила всю оккупацию в Рогачеве. Мама рассказывала, как они стыдили «власовцев»: «Как же вы будете выкручиваться, когда наши вернутся?» Еще она рассказывала, что евреи до последнего не верили, что немцы их уничтожат, но их всех собрали на ТЭЦ и расстреляли…

Я потом, когда приехал в Рогачев, из своих знакомых почти никого не нашел… Мои лучшие школьные друзья Петя Чумаков и Витька Котыльков погибли в партизанах, остался только Костя Радзиевский, он тоже воевал в партизанах и потерял глаз. Нашел одного приятеля со школы, Левку Моторского, брат его устроил работать на железную дорогу, он даже и не воевал. Я когда к нему в гости пришел, он в разговоре и говорит: «Вот, Костя, а тебе так и не удалось от фронта отвертеться». Его сестра ему хлоп по загривку, что ты, мол, несешь… Да я и не отвертывался, говорю…

– Как сложилась Ваша послевоенная жизнь?

– В 1964 году я ушел в запас в звании майора. Осел в Кишиневе, работал в разных местах. Пришлось окончить Кишиневский автодорожный техникум, потому что для «гражданки» моя специальность – танкист – не слишком нужная… А перед уходом на пенсию в 2005 году я 24 года проработал начальником энергомеханической группы центра автоматизации и метрологии при Академии наук Молдавии. Я бы и сейчас, наверное, работал, но новое начальство меня уволило, побоявшись моего возраста. У нас с женой две дочки и сын, внуки.

Я родился в 1922 году в Оренбурге, куда мама специально ездила рожать к своим родственникам. Мой отец был партийным работником, и в 1933 году он был направлен в село Росташи Саратовской области. Голод 33-го года я на себе не ощутил, поскольку отец получал продовольствие по партийной линии, но видел его своими глазами. Помню барак в совхозе, где мы жили. На завалинке сидит опухшая голубоглазая девочка лет десяти и ни на что не реагирует. Дальше картинка: очередь. По пыльной дороге едет телега, на которой стоит бочка с бардой. Люди просят: «Дай, дай». Возница отказывает. Кончилось тем, что эту бочку переворачивают в дорожную пыль, а потом начинают собирать эту грязь и ведрами несут к дому…

Мои родители хотели, чтобы я играл на пианино, но мы рассудили, что пианино не потянем. Тогда купили балалайку. Я начал на ней играть. Учился у трех дедов разным мелодиям. Потом, видя мои успехи в игре на балалайке, мне купили гитару. Организовали оркестр. Выступали с концертными номерами в клубе, но на танцы не оставались, потому что будет выпившая молодежь. Много занимался спортом.

Три года мы прожили в деревне, а в 1937 году перебрались в город. В городе деревенские увлечения хоккеем и футболом не пропали даром. Я пошел играть в местный клуб «Крылья Советов» и вскоре стал капитаном футбольной команды. Кроме того, я занимался в хореографической студии. Танцевал трепак, «яблочко». Жили мы не плохо. Мясо покупали на рынке. У меня был велосипед, приемник, который мы сдали в начале войны. За свою активность я был награжден поездкой в Артек в 1938 году. Там же я сдал нормативы ГТО.

Коснулись ли моей семьи репрессии? Нет, но то, что творилось вокруг, я видел. Все были насторожены. Все время шли разговоры, что ночью кого-то забрали. Правда, ни у меня, ни у моих друзей не было ощущения давления со стороны государства. Мы очень активно участвовали в общественной жизни: создали в школе струнный оркестр, на праздники ставили танцевальные номера, проводили велосипедные поездки на 200 километров, занимались в кружках. В 1939 году попытался поступить в аэроклуб, но не прошел по росту.

Когда немцы напали на Польшу, пошли разговоры о том, что скоро будет война.

Мы уже немного представляли, что это такое, поскольку у нас были встречи с ветеранами боев на Хасане, Халхин-Голе, с теми, кто побывал в Испании. В Саратове было несколько госпиталей, где лечились раненые. Поговорив с ребятами, пришли к выводу, что надо идти в училище, не дожидаясь окончания десятого класса. Тем более что военное дело мы уже знали – изучали в школе винтовку, гранаты, уставы. Саратов – город танкистов. Перед войной в нем было два танковых училища, во время войны – три, а сейчас ни одного… В начале 1940 года во 2-е Саратовское танковое училище был досрочный набор, поскольку несколько рот курсантов ушли на Финскую.

Сдали экзамены, прошли мандатную комиссию, приходим на медицинскую – все ребята рослые, солидные. Я, как самый малорослый, иду последним. «Сколько вам лет?» – «Скоро 18». – «Вы очень хорошо сдали экзамены, все на «отлично», но танкист – такая нагрузка. Знаете, сколько весит винтовка?» – «Я же охотник с 12 лет. Сдал ГТО первой ступени. Да еще капитан команды. Вон вчера ваших в хоккей придавили. Занимаюсь балетом». – «Что еще умеешь?» – «Принимайте, а там разберемся, что я умею». И меня приняли условно под ответственность врача первого ранга Тарачкова.