Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Там был какой-то фанерный вагончик, в котором лежали десяток раненых. Пока мы по этой грязище грузили этих раненых на моторное отделение, я столько мата услышал, сколько ни разу в своей жизни… Довезли их до медсанбата, а я вернулся со снарядами.

– Как относились к пленным немцам?

– После того «авиационного» боя в Коломые мы остановились в каком-то доме, и я направил свои танки за ручей. И вдруг оттуда бежит немец, а за ним наши танкисты. Немец подбежал к мостику, бросил автомат в воду, но я выскочил из дома, сунул ему наган в лицо и остановил его. Один из танкистов говорит: «Лейтенант, дай я его застрелю». – «Зачем тебе это надо?» – «Они у меня всю семью убили…». А у меня самого семья в оккупации, я ничего о своих родных не знал… В общем, он его там же и расстрелял… Мне потом за это Бочковский еще нагоняй дал, зачем я это разрешил. Но, правда, это был единственный такой случай. У нас пленных не убивали и не издевались над ними. Когда мы шли на Коломыю, то навстречу нам шли целые колонны пленных румын без ремней, и их никто не трогал.

Зато у нас в бригаде служил Крицкий, опытный и заслуженный офицер. Под Курском их танк подбили, а экипаж взяли в плен. И немец говорит ему: «Иди», мол, ты свободен. Он развернулся, а тот ему выстрелил в затылок… Но ночью он как-то очухался и выполз к своим. Пуля вышла через правую щеку, и у него потом губы с правой стороны были как бы склеенные. В 1964 году, когда я увольнялся из армии, на медицинской комиссии смотрю, человек с похожим дефектом губы. Подхожу к нему: «Крицкий?» – «Да». Разговорились с ним, и оказалось, что он к тому времени был всего-навсего капитан… Вместе с ним и уволились.

– Какое отношение было к политработникам?

– Какого-то негативного отношения я не помню. Да, в бой они не ходили, но авторитет у них все равно был. В нашем 2-м батальоне замполит был хороший мужик, он же меня тогда в спину толкал. После Парада Победы на праздничный банкет в Кремль отправили не кого-то из экипажей, а пошел наш замполит, и вот тогда я, помню, обиделся: ответственность была на нас, а пошел он… Но партии я верил безоглядно.

– Из командиров Вам кто-то запомнился?

– Со штабными командирами высокого ранга мы и не общались, только со своими непосредственными командирами роты, батальона: Потемкин, Киреев, знаменитый Бочковский, Бессарабов. Однажды на Украине я нарвался на командира нашей бригады Горелова, которого и видел от силы пару раз всего. Перед наступлением нас построили, он меня увидел и говорит моему комбату: «И этот еще жив?» Как мне неприятно стало, прямо резануло, но я промолчал…

Сразу после войны был еще забавный случай. На огнеметных танках мы совершили 40-километровый ночной марш до полигона, где участвовали в стрельбах. У меня одним из взводов командовал Зайцев, ему уже было лет под сорок, наверное. Его куда-то повело влево, и я ему вначале по рации кодированно даю приказ вернуться. Смотрю, он не реагирует, так я его открытым текстом приложил… Отстрелялись успешно, возвратились, я докладываю генералу, а оказывается, эти стрельбы были показательные, причем присутствовали иностранцы: американцы, поляки, югославы, и наша радиосвязь была выведена на громкоговорители. И этот генерал мне говорит: «Ты же офицер, а так матом ругаешься…»

– Как было налажено снабжение?

– Снабжали всем хорошо: и питанием, и снаряжением, и боеприпасами. За перерасход снарядов у нас никогда не ругали, не было такого. Хотя вспомнил вот такой эпизод: когда нас перебросили под Курск, то где-то только в конце мая нам вместо валенок выдали сапоги.

Кормили хорошо, не то что в пехоте. Как-то встали на постой зимой на Украине в одном селе, Ачитков, что ли. Танк поставили в овраге, а сами в доме. Вдруг хозяйка начала кричать. Выбегаем, что такое? Оказывается, появились пехотинцы и начали тянуть из сарая ее стельную корову. Я начал стрелять из нагана вверх: «Да вы… а если у тебя дома так будут делать?» Оставили они эту корову.

Вот чего всегда хотелось, так это поспать. В войну это была просто беда – вроде обо всем думали, все предусмотрели, а сон как бы и не нужен… Даже за прицелом, бывало, ждешь, только чуть спокойно, сразу дремлешь… Помню, на Северо-Западном фронте мы стояли на обочине, а мимо нас шла пехота. Вдруг один солдат, видно, что нерусский, упал. Взводный подбежал и начал хлестать его прутом… Мы вступились: «Твою мать, что ты делаешь?!» – «А что, мне за него отвечать?..» Люди буквально на ходу спали…

Вши были, но терпимо. Помывка была налажена регулярно, где-то раз в месяц или реже. Иногда артисты приезжали. Борта машины откидывали – и это была их сцена.

– Спиртным увлекались?

– К пьянке тянулись более пожилые, а мы нет. Но нельзя сказать, что у нас постоянно было что выпить, так, изредка трофеи захватывали. Вот если было что, то выпивали, хотя сильно этим делом не увлекались. Когда выдавали «наркомовские», то я свои сто грамм выпивал, но перед боем никогда, в бою надо быть трезвым.

– Трофеи у вас какие-то были?

– У меня ничего не было. Знаю, что люди часы, оружие старались брать, потому что у нас даже с личным оружием было тяжело: у меня, например, к нагану было очень ограниченное количество патронов, и знаю, что на Курской дуге многие экипажи, когда их подбивали, выскакивали с ножами… Что еще? У нас командиром одной из рот был старший лейтенант Сирик, видный такой мужик. Как-то захватили на станции богатые трофеи, и он стал носить хорошее длинное румынское пальто, но когда их подбили, то экипаж успел выскочить, а он из-за этого пальто замешкался и сгорел…

Вспомнилась почему-то еще и такая картинка: проезжали как-то мимо подбитого Т-IV, а из люка торчал убитый немец. Пытаясь выбраться, он, видимо, зацепился штанами, повис из люка с голой задницей, тут его и убили…

– Люди каких национальностей были в бригаде?

– Самых разных, но я этим никогда и не интересовался. Славян было больше, одно время у нас подобралась целая белорусская колония: Дрозд, Шпак, Крот, Чиж, Шиц. Много было и украинцев, и я у них был «переводчиком», т. к. белорусский язык больше похож на украинский, чем русский. Еврей, помню, был, все мечтал дойти до родного Житомира, но не дошел, погиб…

– Были у Вас друзья на фронте? Чью смерть Вы переживали больше всего?

– Больше всего я сдружился с москвичом, старшим лейтенантом Потемкиным. Это был мой первый командир, и во многом благодаря именно ему я и остался жив. Нас, молодых, он учил всяким хитростям: старайтесь укрыться, постоянно маневрируйте, как стрелять, в общем, всему. Учил беречь людей: другие танки еще сделают, а людей нет… Он остался жив.