Владимир Ераносян - Колорады

Он быстрым шагом, почти не качаясь, добрел до дворца культуры, где еще вчера держал пламенную речь вернувшегося на малую родину после несправедливого изгнания «свидомого патриота» перед провинившейся симпатией к сепаратистам толпой. Пожилой сторожихе голова приказал покинуть свой пост и идти домой, к детишкам и внукам, от греха подальше. Сам же поднялся по пожарной лестнице на крышу и открепил украинские штандарты, свисающие вдоль колонн.

Жовто-блакитные прапоры упали на землю, а городской голова, сделав эту мелкую пакость, несколько раз хрюкнул, спустился, потоптался на государственной символике, но почему-то не испытал полного удовлетворения. Надо было забрать жену… Ее что-то очень долго не было. Зря он ее отпустил одну. Отбросив остатки страха, «на автопилоте», он отправился к городской площади, где обнаружил свергнутый с постамента памятник Ленину. Несмотря на то что из его собственных уст частенько доносились призывы снести идола, ни один местный этого бы не сделал. Не по политическим пристрастиям, из заурядной лени. Да и он бы не посягнул. Ленин ассоциировался с порядком. Стоял себе истукан, никого не трогал. А тут на тебе. Не зря был шум и колокол звенел. Что-то неладное творилось на холме…

Из двух достопримечательностей городской площади, отеля «Парадиз» и городской администрации-ратуши, его интересовало здание, где находилась его Лусия и почему-то не спешила домой. Может, ее не отпускали, держали в заложницах. Городской голова приблизился к дому вплотную. Но его не пустили на крыльцо. Часовой сказал, что доложит.

Из окна на втором этаже показалась голова Урбана.

— Чего явился? Деньги принес?

Вместо ответа голова спросил:

— Где Лусия? Где жена моя? — И тут он увидел саму Лусию в том же окне, без бюстгалтера. Ее выдало ее же любопытсво. Городской голова отреагировал своеобразно. Он зарычал, развернулся и пошел в противоположную сторону. Мимо постов и боевых машин. Удивительно, но он, опустив голову, сгорбившись от душевной боли, зашагал в сторону администрации. Заспанный охранник его, естественно, пропустил. Еще бы, не пропустить градоначальника! Еще и под козырек взял.

В рабочем кабинете городского голову осенило. Точнее, сперва переклинило, потом встряхнуло и только после этого осенило. Лусия его бросила и опозорила. Бывшие соратники его предали. У него больше нет ни тыла, ни высокой поддержки. Но зато в столе завалялась спасительная фляжка с коньяком и имелся допотопный, но годный пулемет.

На отведенном под музейные экспонаты этаже по его собственному распоряжению хранилось добровольно сданное горожанами оружие. Сдавали неохотно, почти ничего не принесли, невзирая на заявленную амнистию. Но станковый пулемет «Максим» на колесах кто-то все-таки приволок, вполне рабочий. С тремя лентами. Здесь же было несколько изъятых флагов самопровозглашенной Донецкой народной республики и каска времен Великой Отечественной войны. Правда, немецкая.

Городской голова надел каску и снова поднялся на крышу. Теперь уже ратуши. Там он снял с флагштока государственный прапор Украины, заменив его на флаг с двуглавым орлом. Вытянувшись во весь рост, он спел гимн СССР и отметил переприсягание коньяком из фляги, допив ее до самого донышка. На чердаке голова отыскал нужное место с отличным обзором. Прикатил пулемет. Вставил обойму. Городская площадь была как на ладони…

Были времена, когда отношения Дениса и Марты складывались не совсем радужно. В то время они походили на натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть. Это продолжалось почти два года, пока Марта отходила от сильной депрессии. Они потеряли первого ребенка. Мальчика. Его бы звали Темкой. Артемом…

Такого не пожелаешь и врагу. С ними случилось именно это несчастье. Все верно, это произошло два года назад. По вине врачей, которые не вовремя пробили плаценту во время схваток. Потом они сказали, что не стоило этого делать вовсе. Признали ошибку и посыпали голову пеплом. Но ребенка было не вернуть. Он задохнулся. А Марта осталась жива.

Рана эта, казалось, не затянется никогда. Денис проявил себя замечательным, заботливым мужем. Невзирая на то что боль была общей. Он забыл о себе, даже не пытался «сесть на стакан». Он думал только об одном — как вернуть к жизни любимую. Снова научить ее радоваться и мечтать. Услышать ее задорный заразительный смех и снова увидеть ее счастливой.

Друзья и родные советовали заглушать боль работой. Выходило плохо. Особенно с этой работой и с этим невезением. Все это ужасное время отвлечь Марту от свалившегося горя он был не в силах. Так и прошли почти два года. Целых два года. Бесконечных два года. Ему казалось, что она отстранялась от него, отдалялась, хоть и разговаривала с ним.

Она говорила, что любит. Но он не верил ее словам. Человек не может любить, когда несчастен. Денис искренне верил — если человек говорит, что любит, то он должен любить, как он. А он любил свою Марту больше жизни. И у него не было никого, кроме нее. При этом он был счастлив. А она нет.

Бремя воспоминаний не давало покоя. Они стали копаться в поисках вины. Они ложились спать в разные кровати. Они спали в разных комнатах все эти кошмарные два года, но не афишировали свои проблемы. У Марты всегда хватало ума не выносить сор из избы. При всем, словно эфир, улетучивалась откровенность. Все разговоры опосредованно касались застарелой боли, даже если не затрагивали прошлое напрямую.

Компаньон Глеб Брусника догадывался, что у Кожевниковых нелады. Денису не было никакого дела до его догадок. Глеб правильно боялся совать свой нос куда не надо. Хотя однажды все же спросил из любопытства:

— Это из-за того случая, из-за ребенка она такая смурная?

В тот момент Денис осек его на полуслове суровым взглядом, и он больше никогда не спрашивал о том, что терзало душу этой пары.

И вот однажды Марта завела с мужем странный разговор:

— Вот представь, ты возвращаешься домой и застаешь пожар. И кучу зевак, которые стоят как нерасторопные индюки и кряхтят себе под нос, что надо звать пожарных, вместо того чтобы спасать меня и моего Темку. Что бы ты сделал?

— Приснился кошмар? Сколько времени прошло, ты никак не смиришься… — разочарованно и даже обреченно вздохнул Денис.

— Ответь мне. Я спрашиваю не зря. Не тронулась умом, прекрасно понимаю, что малыша уже нет. И никогда не вернуть. Хочу понять, что бы ты сделал, если бы тогда он остался жив.

— Я бы вбежал в горящий дом. И спас бы вас обоих. Вот что бы я сделал, даже если б сгорел сам к чертовой бабушке!

— Не это. Это конкретный вопрос. Я хочу услышать внятный ответ. Вот представь, что мы оба лежим без сознания. Оба!!! Кругом клубы дыма, потолок вот-вот обвалится. Обугленные поленья не держат стены. Надо вытащить только одного. Иначе не успеешь вовсе. Перед тобой определенный выбор. Или-или. Кого ты спас бы — меня или сыночка?