Владимир Першанин - Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов

– Выздоравливай, капитан. Такие, как ты, на передовой нужны. А вы, товарищ майор, – обратился он к начальнику санбата, – проявляйте больше заботы о ветеранах. Они ее заслужили.

Обратил полковник внимание и на Андрюху. Тот с детским любопытством разглядывал увешанную наградами делегацию с большими звездами.

– Где был ранен, сынок?

– Под городом Рава-Русская.

– В бою?

– Так точно, товарищ полковник. Разведку боем проводили, а тут пулемет немецкий. Мне по ногам досталось, а троих ребят наповал.

– Фашистских пулеметчиков уничтожили?

– Нет… то есть да, – растерялся лейтенант.

– Молодец! – одобрил несвязный ответ лейтенанта начальник политотдела и, пожелав всем выздоровления, удалился вручать награды в других палатках.

Лейтенант Андрюха лежал красный от волнения. Полковнику он соврал. Пулеметчиков его взвод не уничтожил. Едва выползли из-под огня, даже не всех раненых подобрали. Лейтенанта, своего командира, бойцы сумели спасти.

Через час состоялся обед. Для награжденных накрыли отдельный стол. Но и остальных покормили хорошо: украинский борщ, тушеное мясо, по стакану красного вина. А Саня сидел в компании с двумя десятками офицеров и бойцов.

На столе стояли несколько бутылок хорошей московской водки, вино в графинах, нарезанная копченая колбаса, крупные яблоки. Чистякова очень удивило, что среди мужиков присутствовала и молодая женщина в офицерской форме.

Темноволосая, довольно миловидная, но что Саню удивило еще больше, это два ордена Красной Звезды и две медали «За боевые заслуги». Может, снайпер? Но петлицы были войск связи. Где же она их нахватала? Судя по накрашенным ногтям, по передовой не ползала. Но девушка-женщина тоже была из числа раненых, под правым рукавом гимнастерки угадывалась повязка, и выглядывал краешек бинта.

Саня глянул на нее еще раз и поспешно отвернулся. Вокруг девушки суетились двое офицеров, что-то шептали на ухо, подливали вино. Потом один из ухажеров поднял тост за девушку – героя Марину.

– Красавица, ей бы на сцене выступать, – заливался соловьем капитан, сидевший с ней рядом. – А она сражается с фашистами наравне с мужчинами.

Все захлопали в ладоши, зазвенели стаканы. Марина, может, и не красавица, но привлекательная, знающая себе цену, лишь сдержанно улыбалась. Когда капитан разошелся и предложил за нее еще один тост, Марина положила ладонь на его руку:

– Довольно, Борис. Здесь все герои. Вот за них и выпьем.

Юрий Федотович Шаламов пил и водку, и вино, но держался крепко. На Марину он не смотрел, а когда сосед негромко спросил его, за что, интересно, получила эта девушка два ордена и две медали, ответил:

– За особые заслуги… или услуги. Ура!

Голос у Шаламова был хриплый, привык выкрикивать команды в громыхающем танке. Девушка, наверное, услышала его слова. Глянула на него, на Саню Чистякова, коротко усмехнулась, но промолчала.

После обеда, уложив спать хорошо выпившего танкиста, Чистяков и Олейник сели покурить. Под легким ветром плыли облака, шумели ветки на тополях, казалось непривычно тихо.

– Умаялись все да выпили. Спят без задних ног, – сказал лейтенант Олейник.

Понемногу завязался разговор, и Саня узнал непростую историю лейтенанта, которому по годам (Олейнику было за тридцать) полагалось быть никак не меньше, чем капитаном.

– Носил я уже капитанские звездочки, – невесело улыбнулся артиллерист. – Теперь вот лейтенантом стал, глядишь, скоро «старшего» получу.

Иван Григорьевич Олейник закончил артиллерийское училище лет за шесть до войны. Женился, родились сын и дочь, служба тоже шла неплохо. Войну встретил командиром гаубичной батареи в звании капитана.

Как и многие, попал в окружение. К своим выйти не смог, получив ранение в ногу. Его приютила женщина-вдова в небольшом поселке.

– Я уже через неделю понял, надо любым способом к своим пробираться, – рассказывал Олейник. – Иначе не расхлебаюсь потом. А фронт все дальше, холода подступили. В общем, не решился.

Так и жил с приютившей его женщиной как с женой. Через год родила от него сына. Работал, где придется, затем устроился механиком на хлебозавод. Летом сорок третьего поселок освободили наступающие части Красной Армии. Попал в фильтрационный лагерь, где выясняли, чем он занимался во время оккупации, не работал ли на немцев. Почему в партизаны не ушел?

Ситуация для Олейника складывалась незавидная. Артиллерист, капитан Красной Армии, два года прятался от войны, да и хлебный завод не только местных жителей хлебом снабжал, но и немцев.

– О партизанах слухи ходили, – закуривая новую самокрутку, рассказывал Иван Григорьевич. – Места вокруг степные. Может, имелись какие-то отряды, но далеко от поселка. Спасло то, что в начале сорок третьего обратили на меня внимание подпольщики. Была небольшая организация. Поезда, как в газетах пишут, они не взрывали, но какую-то активность проявляли. Я их хлебом понемногу снабжал, ну и готовились ударить по отступающим фрицам, оружие собирали. Только армия без нас обошлась. Утром проснулись, а в поселке ни одного немца или полицая. Ура, наши пришли! А я в особый отдел явился. Как в тюрьму. Узелок с бельем, сухари. Пригодилось, пока в лагере куковал.

Олейника спасла справка за подписью секретаря райкома партии о том, что он активно участвовал в работе подпольной организации. Особисты хмыкали, вертели справку так и эдак. Не один Олейник им подобные справки представлял.

В конце концов его освободили, но разжаловали до младшего лейтенанта и снова направили в артиллерию. Командовал он теперь не батареей, а взводом 122-миллиметровых гаубиц. Со временем получил «лейтенанта», теперь вот медаль «За отвагу».

– Глядишь, дорасту опять до командира батареи, – невесело рассуждал Иван Григорьевич. – Но не в этом дело. Куда после войны возвращаться? К семье в Самару или к другой семье в Белгородскую область? Два года там прожил, сын подрастает. И второй мальчишка, который у той женщины от покойного мужа, ко мне как к родному привязался. Да и бабенка – добрая, заботливая. Ждет, что я к ней вернусь. Тебя, мол, прежняя жена забыла, здесь твой дом и семья.

Что мог ответить Чистяков человеку старше его лет на двенадцать?

– Война закончится, решишь, как душа подскажет.

– Эх, Саня, хороший ты парень. Но я в этих делах так запутался, что и думать не хочется. Пишу в два адреса письма и получаю от двух жен ответы. Боюсь имена перепутать.

Вечером состоялись танцы. Первый раз на них Чистяков пошел. Юрий Шаламов уговорил.

– Да в чем я пойду? – упирался Саня. – Ладно, куртку и штаны новые выдали, да еще орден, как дурак, нацепил. В тапочках людей смешить?

Капитан успел похмелиться и настроен был по-боевому. Уговорил, заставив выпить для уверенности граммов сто самогона. Несмотря на костыли, увязался с ними и Андрюха Митин. Иван Олейник идти наотрез отказался: