Владимир Першанин - «Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Массивный ствол гаубицы перекосило. Пантелеев, дважды горевший в танках, знал, что следующим выстрелом «Тигр» добьет неподвижную машину. Механик, успевавший обычно выскакивать первым, лежал контуженный, наводчик слепо водил одной рукой, зажимая ладонью окровавленное лицо.

Как пробка, сумел выскочить заряжающий. Капитан непростительно медлил. В голове пронеслись мысли о жене и детях – они же пропадут без него! Но он не мог оставить просто так трех других членов экипажа.

Пантелееву не очень везло в военной карьере. К тридцати двум годам всего лишь капитан, командир батареи. Коллеги по училищу (кто не погиб) командовали батальонами и даже полками, носили большие звезды и многочисленные ордена. Но все это мгновенно померкло, когда новый удар встряхнул машину, и он отчетливо услышал хруст.

Его спас младший лейтенант Чистяков. Своим выстрелом он хоть и не попал в «Тигр», но тяжелый фугас взорвался, войдя глубоко во влажный грунт, метрах в пяти перед немецким танком. Комья мокрой земли, дым, известняк, искрошенный в пыль, поднялись фонтаном, нарушив прицел 88-миллиметровки.

Выпущенный сквозь завесу, бронебойный снаряд разорвал правую гусеницу самоходки и срезал, как зубилом, два верхних катка. Эти выигранные секунды дали возможность вылезти Пантелееву и вытащить наводчика. Механик-водитель и радист были обречены.

Третий удар оказался точным. Снаряд пробил броню в основании рубки, сдетонировали снаряды, и мощный взрыв выбил крышу рубки, искорежил, разломил боковые плиты. Пламя рвалось вверх, сжигая машину и тела двух самоходчиков.

Выстрел из дота пробил моторное отделение «тридцатьчетверки», которая тоже мгновенно вспыхнула. Этому танку повезло, три человека успели выскочить. Майор Швыдко, глядя, как гигантским костром горят самоходка и танк, понял, что его спасет только быстрота. Пиная механика в плечо, он кричал:

– Вон в ту яму! Живее, мать твою…

Тыловой, северно-западный склон высоты был изрыт всевозможными капонирами и траншеями. Здесь укрывались грузовики, подвозившие боеприпасы, находились временные склады, блиндажи, минометные позиции.

Укрытие Швыдко уже выбрал – капонир для грузовиков и тягачей. Техника убралась отсюда еще в начале боя, остался лишь итальянский тягач «фиат» с краном-стрелой. Майор не осмелился стрелять в него, казалось, любая вспышка притянет к себе вражеский снаряд. Механик с маху, умело протаранил итальянца (чего он тут со своим пулеметом прячется!) и застыл как вкопанный.

Оставшиеся самоходки и танки из прорвавшейся группы вели себя по-разному. Командир танковой роты Сенченко с тоской ожидал снаряда, который разнесет его в клочья. Понимая, что выиграть поединок нет ни одного шанса, гнал вместе с двумя другими «тридцатьчетверками» вслед за комбатом.

Они вышли из зоны поражения бетонного дота. Но экипаж «Тигра» решил отвлечься от русских самоходок и точным выстрелом вложил снаряд в одну из «тридцатьчетверок». Снаряд угодил под башню, сорвал ее с погона и мгновенно воспламенил пропитанные соляркой и маслом внутренности.

Горящий танк с перекошенной башней и погибшим экипажем, но с работающим двигателем продолжал катиться по склону прямиком в капонир. Механик застывшей рукой удерживал курс. Там машине предстояло взорваться, смять остальные три танка и накрыть их горящей соляркой, которая выплеснется при взрыве.

– Мама, – успел прошептать далеко не робкий старший лейтенант Сенченко, оглядываясь из люка на катившуюся по пятам смерть.

За храбрость в боях Петр Сенченко был назначен командиром танковой роты в двадцать четыре года и оставался по существу мальчишкой. Он понимал, что выскочить из ловушки не успеет, и перед глазами пронеслась вся его недолгая жизнь.

Неизвестно, о чем думали в эти секунды остальные танкисты, но майор Швыдко первый раз в жизни проявил невиданный до этого героизм. Возможно, сыграла свою роль и выпитая водка. Он бежал навстречу горевшей «тридцатьчетверке» и отдавал команды, размахивая трофейным «парабеллумом»:

– Стоять! Я вам приказываю!

Наконец сообразил, что отдавать приказы мертвому экипажу бесполезно. Кинулся по откосу капонира вверх, затем метнулся в сторону от приближающегося огненного клубка и полез на стену. Сорвался и, скатившись вниз, застонал, не в силах выдавить из пересохшего горла какие-то слова, может, попросить помощи у Бога. Ведь помогает он иногда и членам партии, и великим грешникам.

– Господи! – наконец прорвался наполненный ужасом крик.

И этот вопль словно остановил приближавшийся огненный шар. В механизме танка что-то заскрежетало, заклинило шестеренки, колеса, и мощный взрыв взметнулся шагах в семидесяти от стоявшего на четвереньках майора. Его обдало жаром, опрокинуло взрывной волной.

Сверху летели гнутые железяки, разодранные орудийные гильзы, куски горевшей человеческой плоти и дымящееся, разорванное в клочья тряпье. Рядом шлепнулась оторванная нога в тлеющем сапоге, откуда торчала острая половинка кости.

Осколки пощадили майора, но на ноги свалилось горевшее сиденье. Оглушенный взрывом, Швыдко замешкался. Раскаленные пружины прорвали ткань комбинезона, вонзились в икры. Когда Швыдко, корчась от боли, сорвал и отбросил сиденье, промасленный комбинезон уже горел, раздирая невыносимой болью все тело.

Комбинезон сорвали и потушили подоспевшие танкисты, облили ноги водой из термоса и сунули фляжку с водкой, чтобы спасти комбата от болевого шока.

«Зверобой» младшего лейтенанта Чистякова вел бой, оправдывая грозное имя своей машины и самый мощный калибр в бронетанковых войсках. Самоходка капитана Пантелеева превратилась в горящую груду, но краем глаза Саня заметил, что комбат и кто-то из экипажа успели выскочить.

Манихин уже загнал в казенник очередной снаряд, а Лученок, опережая вражеский снаряд, сделал прыжок, выжимая все что можно из шестисотсильного двигателя, взвывшего от перегрузки. Болванка пронзила пустоту, опоздав на мгновения, но через шесть-семь секунд последует новый выстрел.

Чистяков собирался вести огонь лично, но оглушенный, уступил место Коле Серову. Старший сержант был опытным наводчиком, однако расстояние для точного выстрела гаубицы было великовато. Взрыв ударил рядом с «Тигром» и хлестнул по броне веером раскаленных осколков. Гильза вылетела в открытый люк, и Коля Серов, забыв в горячке боя все страхи, орал: