Николай Куликов - Хоть в СМЕРШ, хоть в штрафбат! Оружие Возмездия

– Ян Карлович, я должен покинуть ваш эшелон уже завтра, в Смоленске.

Мое заявление явно повергло его в замешательство. Замахав руками, он с легким прибалтийским акцентом почти прокричал:

– Об этом не может быть даже речи! Вы недолечились, а посему обязаны следовать до конца маршрута эшелона – в Пермь! Там вас осмотрит специальная медицинская комиссия!

Честно говоря, я ожидал подобной реакции и не стал вступать с эскулапом в пустые и бесполезные дискуссии. Тем более решал не он. Я приказал срочно вызвать комиссара (он исполнял обязанности начальника эшелона) и начальника особого отдела. Через несколько минут все сидели на жестких боковых лавках «столыпинского» вагона.

– Я должен доставить с фронта и вручить лично в руки генералу Орлову из смоленского Управления «Смерша» пакет особой государственной важности, – заявил я, прикрыв дверь купе.

– Но ваше ранение, – попытался вставить доктор…

– Мое ранение абсолютно ничего не меняет! – перебил его я властным тоном. – Тем более долечиться можно и в Смоленске! Попрошу завтра к утру подготовить все необходимые документы. Вопросы есть?

Как и следовало ожидать, вопросов не было. Оба майора и капитан-военврач молча смотрели на пробегающие за окном пейзажи: связываться с полковником «Смерша» – себе дороже! Тут немцы рассчитали верно.

«Все возвращается на круги своя!» – вспомнил я библейского мудреца Экклезиаста. Как и полгода назад, я снова шагал по железнодорожным путям заснеженной станции Смоленск-1. Было темно, около семи утра, и я решил для начала посетить привокзальную комендатуру. По настоянию «Айболита» мне сделали свежую перевязку: тогда, в прусском лесу, сильно повредило осколком гранаты бровь и частично порвало левое ухо (пришлось зашивать). Так что теперь добрая половина моей физиономии была замотана свежим бинтом. В таком виде меня не то что «Смерш» – родная мать не узнает! Кроме безупречных документов я к тому же получил свежую справку о ранении из санитарного поезда. Казалось бы, все складывалось превосходно – но это меня почему-то совсем не радовало.

Наоборот. Выйдя от военного коменданта, я проследовал в полупустой холодный зал ожидания и в каком-то опустошении сел на одну из деревянных лавок.

Я и до этого не был «наивным мальчиком», по физике всегда имел твердую пятерку. Но молчаливый полковник с простреленной ногой, с которым мы вели в пути долгие беседы и который по иронии судьбы оказался преподавателем физики одного из столичных вузов, буквально перевернул мою душу!

Я, наконец, понял, о каком оружии возмездия все время вещает Геббельс – и что это за страшная «штука» – атомная бомба! Атомная бомба для Гитлера!

Что же теперь? Я должен доставить немцам дьявольские расчеты, которые помогут создать им это адское оружие? Оружие, которое может стереть с лица земли мою страну, мой народ, за будущее которого я якобы так рьяно пекусь?! Нет уж, дудки, господа! Права была мама, когда говорила: «Есть Бог на земле!» Возможно, Господь и подослал мне этого невзрачного полковника с простреленной ногой!..

Решительно поднявшись, я направился к одному из телефонов-автоматов. Набрав данный мне Дубовцевым номер, я сказал лишь одно слово: «Тетрадь».

– Где вы сейчас находитесь? – услышал я взволнованный голос дежурного офицера на том конце провода.

– На вокзале Смоленск-1, в зале ожидания.

– Оставайтесь на месте, сейчас за вами приедут!

«Ну, вот и все… – подумал я. – Кончились мои «приключения». Однако я жестоко ошибался! И тут оказалась права моя мудрая матушка: «Человек предполагает, а Господь Бог располагает!»

26 февраля, г. Смоленск

Я узнал его сразу – впрочем, как и он меня. До этого мне пришлось «поскучать» в подвальной комнате в сопровождении молоденького офицера, который представился: «Лейтенант Горохов».

Нетрудно было догадаться, что меня доставили (причем весьма быстро) в оперативно-розыскной отдел местного Смерша. Буквально через десять минут обитая железом дверь с грохотом распахнулась, и в подвал почти «влетел» дородный полковник в роскошной каракулевой папахе; сзади его сопровождал рослый и широкоплечий сержант с автоматом. Как я упомянул, мы были старыми знакомыми – это был тот самый Ковальчук, тогда еще оперуполномоченный Особого отдела, которому я всенародно «посчитал» зубы за его всевозможные подлости в январе 42-го.

– Горохов, выйдите! – властным голосом приказал он сопровождающему меня лейтенанту.

Однако парень, судя по всему, оказался не из «робкого десятка». Стоя по стойке «смирно», он твердо отчеканил:

– Генерал Громов приказал до его прибытия к задержанному никого не допускать. Ему уже доложили: вместе с полковником Горобцом генерал прибудет из Энска минут через сорок!

Ковальчук побагровел, сорвавшись на крик:

– Вам приказывает парторг Управления! Вас что, Горохов, вывести с автоматчиком?!

Лейтенант побледнел, но приказу подчинился – при этом заметил:

– Я буду вынужден подать генералу соответствующий рапорт…

– Вон отсюда! – перебил лейтенанта Ковальчук.

Молодой офицер был вынужден подчиниться, и я услышал в коридоре его быстро удаляющиеся шаги.

«Все такая же сволочь, – подумал я о хамоватом полковнике. – Ничему тебя война не научила!..»

Между тем Ковальчук, плотоядно усмехнувшись, «переключился» на меня:

– Добегался, фашистская сволочь?! Встать, когда с тобой полковник Красной армии разговаривает!

Я медленно поднялся с табуретки, привинченной к полу посередине кабинета; оружие у меня, конечно, изъяли – но вот руки связывать не стали, посчитали излишним. Действительно, куда может деться невооруженный диверсант-одиночка в тщательно охраняемом здании контрразведки, окруженном высоким каменным забором с проволокой наверху и зарешеченными окнами?

Полковник снял трубку настенного телефона и, как я понял, связался с дежурным офицером на первом этаже, где у меня изъяли рюкзак с чемоданом:

– Ну, что там? Посмотрели его «барахло»? Точно нет?

Со злостью бросив трубку на рычаги аппарата, парторг подошел ко мне вплотную и зловещим голосом произнес:

– Где тетрадь, ублюдок?

«Хитрая бестия, – усмехнулся я про себя. – Первым заполучив профессорские бумаги, хочешь приписать весь успех операции себе?!»

– На эту тему буду разговаривать с генералом Громовым. Вы же слышали, что передал лейтенант Горохов.

Мой ответ окончательно вывел Ковальчука из себя. Побагровев еще больше, он почти в истерике закричал:

– Не хочешь по-хорошему – пеняй на себя! Фролов, научи это фашистское отродье «Родину любить!»