Николай Куликов - Хоть в СМЕРШ, хоть в штрафбат! Оружие Возмездия

– Поэтому иметь своего человека в этом «змеином клубке» просто необходимо! – закончил свой короткий доклад Громов (знал, что Верховный не любит пространных разглагольствований).

Сталин поднялся, подошел к Абакумову:

– А что думает начальник контрразведки?

Абакумов встал и, глядя в глаза Верховного, коротко ответил:

– Я согласен с генералом Громовым. Мы считаем, Яковлеву можно поверить. Он уже оказал важные услуги нашим людям «на той стороне», да и сейчас фактически явился с повинной, передав нам ценнейшую информацию. Назад, к немцам, ему хода нет.

– А я катэгорически против! – подал реплику Берия.

– Тебе-то чего волноваться, – усмехнулся Сталин. – В случае провала операции своими головами отвечать не тебе, а вот им.

На второй день моего пребывания в контрразведке меня под конвоем привели в просторный кабинет на втором этаже. Там находились двое: одного, генерала Громова, я уже знал; второй, в чине полковника, представился как Юрий Иванович Горобец. Отпустив охрану, генерал подошел ко мне почти вплотную:

– Мы внимательно изучили все, что вы написали о своей службе у немцев. Хотя в истреблении мирного населения вы не участвовали и карателем не были, за свою службу в абвере заслуживаете только одного – расстрела.

«Вот и все, – подумал я обреченно. – Сейчас зачитают приговор, а там…»

– Вы согласны искупить свою вину перед Родиной? – неожиданно спросил стоящий у окна полковник.

Поначалу я растерялся – никак не ожидал подобного вопроса, – но затем без колебания ответил:

– Конечно. Хоть в штрафбате, хоть…

– Подождите. Сначала прочитайте и подпишите эту бумагу, – сказал Громов, протягивая мне плотный белый лист с большой гербовой печатью.

Я читал и глазам своим не верил – это был Указ Верховного Совета СССР об отмене смертной казни и моей реабилитации. Мои ноги подкосились, и я сел на стул, еще не веря во все происходящее…

Потом не менее четырех часов мы подробно обсуждали различные агентурные вопросы, связанные с моим предстоящим возвращением к немцам (только в ином качестве). В конце разговора я не выдержал и спросил: «Смогу ли увидеть маму?»

– Безусловно, – ответил Громов. – Она тоже полностью реабилитирована и уже находится у себя дома в Москве.

– А почему не спрашиваете о своей Нине Блиновой? – с улыбкой заметил Горобец. – Она ведь у вас, как это говорится, «в положении».

– Вы и это знаете? – удивленно спросил я.

– Ну, «Смерш» все знает! – рассмеялись офицеры.

– У меня в Германии второй мальчик, Саша, – заметил я. – Вот бы его сюда вытащить!

При этих словах лицо генерала почему-то потемнело – он положил мне руку на плечо и тихо сказал:

– Мужайся. Твой Саша погиб еще при той бомбежке, вместе с матерью.

– Так значит…

Уже летя в ночном транспортном «Дугласе» в Ригу, я вспоминал короткое свидание с мамой, которую специально доставили в Смоленск, и, конечно, мою Нину. Когда садился в «эмку», попросил ее на прощание: «Когда родится сын, назови его Сашей».

В это же время в Кремле Сталин, который привык работать по ночам, просматривал накопившиеся за день бумаги. Что-то вспомнив, он набрал номер начальника контрразведки:

– Абакумов слушает, товарищ Сталин! – раздалось на том конце провода.

– Я тут поразмыслил: как-то нехорошо получается.

– Что-то случилось? – взволнованно поинтересовался генерал-полковник.

– Этот Яковлев, о котором вы сегодня докладывали с Громовым – он у немцев по званию кто?

– Лейтенант вермахта, товарищ Сталин!

– А у нас?

– После реабилитации восстановлен в прежнем звании – старшего сержанта!

– Вот видите, какая-то нестыковка получилась: у них – лейтенант, у нас – сержант.

– Мы подумаем над этим, товарищ Сталин!

Примечания

1

Колхоз ( укр .).

2

МВО – Московский военный округ.