Сергей Тютюнник - Непримиримые (сборник)

– Никому не платят. Сам лапу сосу второй месяц. Пора забастовку устраивать. Как считаешь? – спрашивает, не требуя ответа, решительный врач.

Георгий молчит.

– Сейчас потерпи, я дренаж раны сделаю. Будет больно, – командует медик.

Георгий сжимает зубы, глубоко втягивает в себя прохладный воздух, аж густой от запаха медикаментов, и невольно вздрагивает от боли, будто в него втыкают раскаленный штырь…

– Ну, все. Свободен! – Врач выбрасывает в мусорное ведро использованный тампон. – Сейчас зайди к Вале, к дежурной, она запишет все, что нужно.

– Я вам шинель немножко почистила, – говорит медсестра.

Георгий благодарит и одевается, медленно и осторожно из-за боли в боку. Медсестра аккуратно, детским почерком записывает в журнал его данные, вычитывая их из удостоверения личности, и повторяет вслух, чтоб Георгий поправил, если будет неточность:

– Так… Поступил 30 октября 1992 года, в 23.00… Старший лейтенант Чихория Георгий Илларионович, 1968 года рождения, командир взвода войсковой части, – и начинает листать удостоверение в поисках номера.

Георгий называет пять цифр, подходит к зеркалу и оценивающе оглядывает себя – стройного чернобрового офицера с измазанным йодом побитым лицом. «Ну, вот, – думает, – теперь можно и домой идти. Не так сильно Майя с дочкой перепугаются. А то ввалился бы в квартиру окровавленный…»

– Сестра, а вы мне какую-нибудь бумагу дадите, чтоб освобождение от службы хоть ненадолго? А то мне завтра на «подъем» к шести утра… Ну, и чтоб не подумали, будто у меня «асфальтная болезнь» или по пьяному делу в драку ввязался. Рожа-то вся расписана.

– Какую-нибудь бумажку? – задумывается девушка.

– Вы же знаете, как у нас бывает. Без бумажки – ты букашка, а с бумажкой – человек.

– Ну, сейчас с дежурным врачом что-нибудь придумаем. Хотя все равно ваше командование узнает. Мы о таких случаях сразу докладываем. Так что сильно не переживайте.

– Ладно, тогда спасибо! Спокойного дежурства!

– И дай вам бог здоровья! Больше не ввязывайтесь никуда. Сразу убегайте. А то стыдитесь в форме при офицерских погонах убегать, вот и получаете.

Георгий молчит, хотя собирался что-то ответить, и выходит на улицу, где на КПП дежурный солдат чихает от простуды, звякая штык-ножом.

Чихория идет к своему ротному командиру – старшему лейтенанту Иванченко, чтобы доложить о происшествии и отпроситься со службы на несколько дней – раны зализать. Вечно взлохмаченный Сашка Иванченко с сигаретой в зубах слушает рассказ Георгия на лестничной площадке, морщится, глядя на лицо своего взводного, и кивает. Русые волосы его торчат в разные стороны.

– Нужно проучить этих сук, – цедит он слова вместе с сигаретным дымом. – Может быть, и на «живца» стоит попробовать…

Чихория бредет домой, размышляя, стал бы он стрелять в этих сопливых ингушей, если бы они попались ему на прицел, или нет.

Вряд ли, думает Георгий, но носы начистил бы. Злоба его еще не испарилась из побитого тела.

Майя, открыв дверь и увидев кривой нос и побуревшие раны на лице мужа, закрывает ладонью рот, чтоб не вырвался крик.

Под утро, в темноте, Георгий просыпается от странных звуков – сухого потрескивания, словно где-то далеко стреляют.

Прислушивается, но в роту к «подъему» не идет. Лежит в постели с открытыми глазами и вспоминает вчерашнюю драку. Сердце его вздувается от пробуждающейся злости.

– Шакалы! – вырывается у него шепотом.

– Что? – вскидывает заспанное бледное лицо Майя.

– Спи! Это я так, про себя.

Ворочаются оба и затихают. В углу на своей кровати сопит двухлетняя Тамара. Из-под одеяла торчит ее розовая ладошка…

Доспать семейству Чихория не дает перепуганный посыльный:

– Вас вызывают, товарищ старший лейтенант!

– Я же вчера предупредил ротного?! – возмущенно удивляется Георгий.

– Там «тревога», весь полк «на ушах», в городе и поселках стреляют, – задыхается от волнения и бега солдат и вытирает со лба пот.

Чихория идет одеваться и про себя ругается…

На общеполковой развод он опаздывает. Втихаря пробирается к строю своей роты и втирается на место рядом с ротным – старшим лейтенантом Иванченко.

– Что случилось? – шепчет Чихория.

Сашка поворачивает к Георгию широко распахнутые глаза:

– Слушай! – и кивает взлохмаченной головой, прикрытой линялой офицерской кепкой, в сторону командира полка, стоящего посреди плаца. За спиной командира шеренга его заместителей и начальник штаба. Среди них – подполковник Чахкиев, ингуш, заместитель комполка по тылу.

Над военным городком ползут сердитые тучи, грозясь дождем.

– …Ингушские экстремисты в течение ночи и сегодняшнего утра под лозунгом борьбы за создание Ингушской республики предприняли попытку вооруженного захвата Владикавказа и некоторых сел и поселков республики. Есть человеческие жертвы. – Командир делает паузу, и суховатое потрескивание отдаленных выстрелов становится слышнее. – Местные органы внутренних дел пытаются контролировать ситуацию. На окраинах Владикавказа и во многих населенных пунктах Пригородного района идут бои с ингушскими боевиками…

Голос у командира глухой, но полк стоит не шелохнувшись, и каждое слово прочно оседает в молодых похолодевших головах. Все смотрят на мертвенно бледного Чахкиева, уважаемого за порядочность и деловитость.

– Руководство Северной Осетии обратилось за помощью к правительству России и к Министерству обороны. Нами получен приказ: немедленно взять под охрану важные народно-хозяйственные и административные объекты города и республики…

Опять пауза. Командир опускает голову, делает три шага вдоль строя и возвращается на прежнюю точку, вместе со всеми слушая эхо далекой автоматной очереди.

– …Я получил указание командира дивизии усилить караулы и выставить охрану у жилого городка для защиты семей военнослужащих – ваших жен и детей, товарищи офицеры!

Чихория смотрит на Иванченко. У того играют желваки и пульсирует висок.

– …Всех отозвать из отпусков и увольнений! В город никому не выезжать, включая членов семей! Каждому подразделению будет поставлена боевая задача по охране и обороне народно-хозяйственных или военных объектов…

Опять пауза. Холодный ветер треплет полу шинели командира полка. Заместитель по тылу Чахкиев стоит за его спиной с опущенной головой.

– …Разрешено применять оружие на поражение. Но – подчеркиваю – только в случае непосредственной опасности для жизни личного состава либо угрозы захвата или разрушения вверенного для охраны объекта. Желательно, конечно, избегать излишнего кровопролития…

Чихория сжимает кулаки, сердце его под жесткой шинелью распухает и уже не помещается в груди. Комполка продолжает свою речь глухим голосом, перебивая отдаленную пальбу: