Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

– Я восхищаюсь своей женой, – сказал Фридман. – Это длится уже довольно долго. Ведь как только мы кончаем просматривать одну партию, я приношу следующую партию документов технической комиссии Польского Красного Креста. Правда, из тех нескольких ящиков, которые поступили из России в мае сорок третьего, осталась уже небольшая часть. Немцы летом сорок четвертого вывезли эти ящики, но Робель велел спрятать часть документов в Архиве Коллегиаты на улице Францисканской, 3. – А это, – он обвел рукой все пространство над плитой, на столе и в ящике, – лишь небольшая часть…

Он извлек из принесенного конверта все содержимое. На клеенке кухонного стола были разложены, как на распродаже, реквизиты чьей-то жизни. Запонки от рубашки, трубка с обкусанным мундштуком, выструганный из куска березы чубук, покрывшийся патиной перстень с печатью, споротые с мундира погоны с тремя звездочками, молитвенник с покоробившейся обложкой и вся в пятнах записная книжка – ежедневник на 1939 год. Все это было найдено вместе с телом жертвы. Ярослав смотрел на это кладбище реликвий, разложенное на столе в кухне супругов Фридман, и перед его глазами снова возник длинный, сколоченный из досок стол, на котором лежало тело в сгнившей военной форме, в сапогах, покрывшихся плесенью. Он вновь увидел ямы, над которыми тогда стоял и одна из которых могла стать его могилой. Наверное, тогда и его документы, его военный билет и его мундштук тоже лежали бы на этой клеенке, а его товарищ по службе в армии, о котором капрал Собота говорил, что он слишком глуп, чтобы быть офицером, обнаружил бы, что сам «умник» остался лежать там, в яме, вырытой в катынском лесу…

Ярослав смотрел, как руки женщины в плотных резиновых перчатках раскладывают на столе вынутые из конверта предметы, словно карты для пасьянса.

– Эти документы были упакованы комиссией в вощеную бумагу, – объяснил профессор.

– Но, несмотря на это, от них исходит сильный трупный запах. Мне приходится держать их закрытыми в архиве. Приношу лишь по нескольку конвертов. Их надо соответствующим образом обработать, обезжирить, очистить. – Он говорил деловым тоном, как на лекции. – Эти склеившиеся документы мы замачиваем в петролейном эфире, потом сушим на промокательной бумаге… Эта процедура занимает несколько часов.

– Иногда целый день. – Женщина говорила сквозь платок, который придавал ей таинственный вид. Ярослав даже не знал, как на самом деле выглядит лицо жены его товарища. С того самого момента, как она впустила его в помещение кухни, она не снимала платка и не снимала с рук резиновых перчаток. Он почувствовал себя как в морге. Профессор выкладывал на клеенку очередные предметы.

– После очистки, инвентаризации и проверки фамилий мы прячем их снова. – Он терпеливо объяснял Ярославу всю процедуру. – Этакая очередная эксгумация жертв.

– Когда-нибудь, когда можно будет предъявить эти документы, их ждет еще одна эксгумация, – сказала сквозь свою маску женщина.

Ярослав по-прежнему прижимал платок к носу и ко рту.

– Как вы можете выдерживать все это?

– Кто-то же должен заняться ими. – Женщина кивком указала на лежащие на столе предметы.

Вот все, что осталось от тех, с кем он делил нары, с кем вел дискуссии о судьбах мира и о том, что этим миром хотят завладеть две мощные силы: Германия и СССР. Он пришел сюда, так как его приятель, который был архивистом и которого ему удалось отыскать, обещал ему проверить данные о майоре Филипинском. Известно ли о нем что-то точно? Может, есть какие-то документы? В катынском списке его фамилия была с ошибкой…

– Идентифицировать было совсем не просто, – отметил профессор. – Мне сказал об этом доктор Робель еще в сорок третьем году, когда сам доставил в Краков девять ящиков.

Профессор рассказал о том, как перемещались эти документы: сначала их разместили в здании химического факультета, на улице Коперника, 7, где доктор Робель проверял содержимое части конвертов, привезенных из Катыни. Вместе с ассистентом они проводили механическую и химическую очистку документов, делали копии с найденных фотографий, на которых были изображены жены и дети расстрелянных. Потом немцы приказали перенести ящики из здания химического факультета в Институт судебной медицины и криминалистики на улице Гжегужецкой, 16. Там профессор Людвик Камыковский производил инвентаризацию документов, читал письма и дневниковые записи при помощи кварцевой лампы, а затем содержание писем перепечатывалось на машинке. Часть этих записей была спрятана на чердаке здания судебной экспертизы, часть оказалась в здании Митрополичьей курии на улице Францисканской, 3, часть – в Архиве древних актов города Кракова на улице Сенной…

– А остальные? – спросил Ярослав, по-прежнему не отнимая платка от лица.

Профессор развел руками:

– В сорок четвертом немцы вывезли из Кракова пятнадцать ящиков куда-то в направлении Вроцлава. В нашем распоряжении остались лишь какие-то фрагменты документов и свидетели той эксгумации. Только вот им теперь лучше не признаваться в том, что им известно.

– В прошлом году НКВД на протяжении нескольких месяцев допрашивал доктора Робеля, – сказала женщина, склонившаяся над столом. – А доктора Водзиньского объявили в розыск.

– Есть ли возможность что-то выяснить о майоре Филипинском?

Профессор просмотрел какой-то список: в документах, которые уже прошли через их руки, майора Филипинского не было. Нет его и в сегодняшней партии.

– Можно ли проверить где-нибудь еще, в другом месте?

– Не знаю, удастся ли. – Профессор подбросил угля из ведерка в топку кухонной плиты, над которой в легкой волне подогретого воздуха затрепетали подколотые к веревке документы, как сухие листья, стремящиеся оторваться от ветки. – То, что хранится у меня в Архиве древних актов, всего лишь часть. Я спрятал их среди тех дел, к которым доступ имеем только я и мой ассистент. Никто туда не попадет.

– Если только кого-нибудь не наведет этот страшный запах, – произнесла через платок женщина.

– Мы попробуем проверить, нет ли там этой папки. – Профессор смотрел на Ярослава, который по-прежнему прижимал к лицу платок. – Условимся встретиться там в понедельник, в девять…

– Утра?

– Вечера. Постучи вот так. – Профессор три раза постучал по столу согнутым пальцем, сделал короткую паузу и стукнул еще два раза. – Открою я или мой ассистент.

– Он выглядит довольно странно, – сказала женщина сквозь платок. – Но это свой.

Только в коридоре, направляясь к выходу, Ярослав убрал от лица платок. Он уже надел фуражку, когда из кухни вышла эта женщина. Она подошла к нему по узкому коридору, сняла с лица маску, и только теперь Ярослав увидел ее прекрасное лицо. Она не позволила поцеловать ей руку, поспешно отдернув ладонь в резиновой перчатке.