Федор Залата - Он сделал все, что мог

Улица снова опустела, но над некоторыми хатенками закудрявился дымок. Вот когда особенно пригодилось умение ползать по-пластунски. Полз, каким-то чутьем улавливая, где лощинка, где выбалочек. А вот уже и лес. Осторожно оглянулся — деревушка скрылась за стволами и ветвями ольховника. Поднялся и побежал, кое-где продираясь сквозь густые заросли. Бежал, пока хватило сил и дыхания. Упал и замер, прислушиваясь. Лес жил своей жизнью: щебетали и посвистывали какие-то птички, отсчитывала кому-то годы кукушка. Голод снова напомнил о себе со своей мучительной жестокостью. Гриша рвал траву и листья, жевал, попробовал грызть прошлогоднюю сосновую шишку — горько и противно, но все равно грыз. Теперь надо было уйти подальше от этого села и не попасть туда, куда поехали немцы. Сквозь листву сориентировался по солнцу и пошел на северо-запад. С каждым шагом винтовка становилась все тяжелее. Он выбрал лощинку, заросшую папоротником, разгреб толстый слой гнилых листьев и сосновых иголок, положил туда винтовку, засыпал, примял, на стволе сосны сделал ножом метку. Пошел дальше, держа направление строго на север. Мутило, потянуло на рвоту, вывернуло всего наизнанку. Лежал часа полтора, прислушивался: тишина, даже птицы с наступлением жары перестали щебетать. Пошел дальше. Вскоре небо сплошь затянуло тучами, и теперь он ориентировался по стволам деревьев: с какой стороны лишай, грибок — там и север.

В следующую ночь он снова оказался у какой-то деревеньки. Ни света, ни звука, никаких признаков жизни, только в призрачном свете луны виднелись крыши, покрытые или дранкой, или соломой. Приглядевшись, увидел в центре села виселицу, на ней белели двое повешенных. И все это вдруг показалось ему знакомым. Да, в этой деревеньке он уже был! Здесь свирепствовал «партизанский» отряд Вербицкого.

Неделю Гриша находился в отряде Вербицкого, заброшенном, как поговаривали, под Оршу. Отряд пустил под откос один порожняк, ночами нападал на деревни, грабил все, что можно. Жителей этой деревни от мала до велика согнали на околицу, и Вербицкий произнес «патриотическую» речь. Затем приказал повесить старосту как предателя, хотя тот клялся, что он помогает партизанам. Какая-то старушка, положив на себя крест, сказала, что Никифор — наш, она это знает точно, потому что и ее сын в партизанах. Тогда Вербицкий приказал повесить и ее как немецкую пособницу и не снимать трупы, пока не получат указание от партизан. Да, это было здесь. Грише показалось, что он даже разглядел дощечки на груди повешенных: «Это ждет всех, кто отказывается помогать партизанам. Партизанский отряд «Гвардейский». В ту же ночь Гриша ушел из отряда Вербицкого, надеясь поскорее связаться с настоящими партизанами и покончить с этой бандой.

Постояв минуты две, он осторожно углубился в лес. Сил почти не было, кружилась голова. Набрел на какое-то озерцо, жадно пил и никак не мог напиться, пока живот не стал, как барабан. Когда он оторвался и вода устоялась, увидел в ней худое, скуластое, заросшее лицо с провалившимися глазами и торчащие из разорванных рукавов мослы. С усилием поднялся и, пошатываясь, побрел вдоль озера. В голове было одно: следовать только на север. Нежданно-негаданно увидел гнездо с маленькими в крапинку яйцами. Не стал раздумывать, свежие ли они, загреб рукой и сразу все сунул в рот. Проглотил со скорлупой, и ему тут же показалось, что сил прибавилось. Обогнул озеро и снова поплелся строго на север. Вскоре его опять стошнило, и вместе со рвотой ушли силы. Спотыкаясь, он прошел еще несколько шагов и вздрогнул от крика:

— Стой! Руки вверх.

Он попытался поднять руки, но не смог. Никого не видя и теряя сознание, он, как ему показалось, крикнул: «Братцы». На самом же деле это слово только прошептал и тут же свалился наземь.

Роман каждый вечер выходил за ворота, приглядывался, знакомился с размалеванными девахами — откуда только они набрались, стервы! Он ждал то, во что и сам мало верил. Но все же ждал! Всегда надо чего-то ждать, на что-то надеяться, в противном случае жизнь теряет всякий смысл. Так прошло десять дней. Успокаивал себя: может, Грише еще не удалось уйти из отряда Вербицкого, может, не нашел еще партизан, а может… от этой мысли он весь холодел, может, Гриша и рассказал все партизанам, но те приняли его за провокатора? И все равно он ходил, ждал. И однажды вечером, когда совсем было разуверился, подойдя к воротам, за которыми уже собирались парочки, он вдруг увидел стоявшую в одиночестве, прислонившуюся к сосне девчонку в синей косынке с букетиком полевых цветов в левой руке. Что это, случайность, совпадение? Сперва его что-то вроде бы толкнуло к ней, но он удержался, подошел чуток поближе и стал закуривать, пристально вглядываясь. Заходящее солнце светило в ее сторону. Суровая. Не так, чтобы стишком молода, но и не так, чтобы слишком перезрелая, как раз на переломе девичьего возраста. Глаза их встретились. Некоторое время она строго глядела на него, затем ткнула личико в букетик и тоненьким тоскующим голоском запела: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой». Запела и, отвернувшись, неспешно пошла вдоль проволочной изгороди. Выбросив папиросу и расправив под ремнем гимнастерку, Роман догнал, игриво спросил:

— Скучаете, красавица?

— А вам какое дело?

— Представьте, я тоже скучаю. Давайте вместе развлечемся, разгоним тоску-печаль.

— На один вечерок?

— Зачем? Это уж будет от вас зависеть. Разрешите представиться: капитан Роман Козорог.

— Очень приятно. Ирина, — подала она руку.

— О, какое красивое имя: Ирина!

— А у вашей жены другое имя?

— Я же не спрашиваю имени вашего мужа, мадам. На войне все холостые. Вас это устраивает?

— Благодарю за откровенность. Ну что ж, развлекайте, я посмотрю, какой вы кавалер, — И она, опять прислонив к лицу цветы, совсем тихо пропела: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой».

— Извините, Ирина, но почему пустой? В песне, по-моему, «крутой».

— Спасибо за подсказку, но для меня он пустой. Может, я про себя пою.

— Может. Ну, тогда, если про себя, тогда уже все меняйте: не Катюша, а Ирина. Выходила на берег Ирина, выходила на берег пустой, ничего, тоже звучит. Но, теперь, надеюсь, он не будет пустым? Разрешите? — Роман взял ее под руку. — Куда направим наши стопы?

— Пошли. Роман тоже хорошее имя. Я люблю звучные имена. Вот у меня был знакомый — Богдан Руденко. Жаль, что не Хмельницкий, правда?

Это был пароль. Теперь Роман уже ничуть не сомневался, что эта суровая, худенькая девочка «оттуда», но он все же решил не сразу доверяться.

— Вы кого-то там ждали? — спросил он.

— Вас.

— Меня?.. А почему именно меня? Мы с вами, кажется, еще не были знакомы.