Федор Залата - Он сделал все, что мог

На следующий день произошло два чрезвычайно важных события.

Рано утром весь личный состав «лагеря» был выстроен возле штаба для прослушивания по радио обращения Геббельса к войскам. У выставленного в дверях приемника стоял переводчик и слово в слово выкрикивал речь главного нацистского пропагандиста: «…Солдаты, вчера за обедом фюрер отказался от минеральной воды и сказал, что он хочет пить воду только из Волги, и это скоро будет. Мы измотали русских, выравнивание линии фронта закончено, и непобедимая армия фюрера готова к решающему броску… Близок час, когда фюрер введет в действие новое невиданной силы оружие… Солдаты, еще немного усилий — и вас ждет домой благодарная великая Германия… Армия фюрера умеет при надобности отступать, дабы сохранить свои силы, измотать противника, но она также умеет наносить сокрушающие стратегические удары. Солдаты, вы в этом убеждались не один раз на полях Европы… Солдаты, вы победоносно прошагали всю Европу, для завершения наших великих целей, для вашего господства над миром осталось совсем немного… Солдаты, я вас спрашиваю, кто из вас будет удостоен чести первым доставить фюреру походную флягу с волжской водой? Я уже распорядился ее поставить на вечные времена в музее славы нашего тысячелетнего рейха…»

Когда радиоприемник умолк, раздалась команда «Смирно», и к средине строя вышли Лыньков и Фишер. Лыньков окинул взглядом строй, вынул из кармана лист бумаги и глянул на Фишера, тот кивнул.

— Капитан Козорог, два шага вперед! — скомандовал Лыньков.

У Романа от неожиданности дрогнули ноги: неужели? Неужели вчера была провокация? Спокойно, спокойно. Сделав два шага вперед, он вытянулся в струнку.

— Внимание! — трубно, в нос прогудел Лыньков. — Во-первых, надеюсь, все мы будем стараться выполнять желание фюрера, во-вторых, слушайте приказ наших союзников о награждении капитана Козорога. Приказ номер девятьсот семьдесят дробь десять. За проявленное мужество в борьбе с большевиками и за оказание помощи раненому немецкому офицеру…» — повернул голову в сторону Фишера, — вашему наставнику, храброму господину майору… «наградить капитана Козорога Романа Марковича орденом «Железный крест». С приказом ознакомить весь личный состав русской освободительной армии и подразделения особого назначения. Командующий группой «Центр»…

В тот же день Козорог был вызван в строго засекреченную и бдительно охраняемую комнату Фишера, в нее он был допущен впервые: окно зарешечено, двойная дверь обита железным листом, в углу железный походный сейф, на стенке крупномасштабная карта Центрального фронта с многочисленными пометками цветными карандашами. Фишер еще раз поздравил его с наградой и приказал подобрать пять человек «для особо важный задание», и еще, как всегда, сказал, что Козорог «отвечаль за них головой». Роман тоже, как всегда, посмел шутливо возразить: а что, если у этих людей что-то не получится с особо важным заданием, тогда не хватит его одной головы для всех. Фишер на этот раз шутку не принял и, взявшись за карандаш, велел тут же назвать людей, сказав еще, чтобы эти люди хорошо прыгали с парашютом и хорошо знали взрывное дело.

— Так с ходу назвать трудно, господин майор, да и знаю я лучше всех пока что бывший мой взвод. Надо подумать, это очень серьезное дело… Разве что… — И Козорог начал перечислять: — Курочкин («этот гад, кажется, уже был «там», Фишер об этом знает и не усомнится в моей рекомендации»), — Косолапов («этого гада надо давно накрыть, похоже, что уже был под трибуналом»), — Житков («блатняк, за деньги и баб душу продаст, Фишер тоже это знает»), — Бордюков («вот эту сволочь давно ждет «стенка», убежденный классовый враг»), — Копица… Кто же еще?..

— Достаточно. Вы лично сам еще раз провериль, как они парашют, мины. Пошоль. Да, айн момент, Козорог. Природа успокоилься? — стальные глаза Фишера вроде бы прижмурились в усмешке.

— Не понял, господин майор?

— Вы девочка уже заимель?

— Да, познакомился тут с одной.

— И кто есть ваша девочка?

— Господин майор, неужели вам и про то, с кем спал, надо докладывать? — Козорог сделал вид, будто бы смутился. — Обыкновенная девочка. Как все, что сюда бегают. Дочь старосты деревни Шибаево, Ирина Волобуева.

Фишер сказал, что старосту деревни Шибаево он знает, и спросил:

— Девочка — корошо, но жена… как это, как это… забывать нельзя. Семья, как писаль ваш Маркс, есть главный ячейка общества.

— Во-первых, господин майор, Маркс не наш, а ваш: он немец; во-вторых, кто вам сказал, что я забыл жену?.. — Козорог понял, зачем, почему Фишер ему о жене напомнил. — Замотался тут — и письмо некогда написать. Господин майор, только упаси бог, чтобы моя жена узнала про девочку! Она у меня страшно ревнива.

— Пошоль.

Роман нарочито вышел за пределы лагеря раньше положенного времени. Теперь у него был постоянный пропуск, и он мог в любое время выходить и приходить. Сразу же направился к роще, желая еще раз на всякий случай удостовериться, нет ли за ним слежки. Багряная заря угасала, но было еще довольно светло. Опять же нарочито подошел к одинокому дубу, на минутку присел — пусть, если за ним действительно следят, не покажется подозрительным, если он тут когда-нибудь окажется еще раз — встал и, насвистывая, зашагал в сторону рощи. А вот и роща, сумерки сразу сгустились. Шел тихо, прислушиваясь: если за ним «хвост», то он должен быть рядом, иначе потеряет его след. Затем Роман ускорил шаг, круто повернул вправо и скрылся в густых кустах орешника. Притаился, прислушался — вроде бы никакого «хвоста». Пошел назад.

— А ты тут не видел девчонку… Возможно, в белом или синем платочке? — спросил он часового. Спросил нарочито: ни от кого он не прячет свои амурные похождения.

— Всех не углядишь, товарищ капитан.

— Может быть. Ладно, подождем еще.

Ирина появилась в половине девятого, в том же синем, накинутом на плечи платочке.

— Ты что же это, дорогая, заставляешь меня ждать? — вроде бы нехотя идя за ворота, обиженно и громко спросил Роман.

— Некогда было. Сенокос.

— Знаем мы ваши сенокосы. Чтоб это было в последний раз.

— А чего ты командуешь? Ух напугал! Могла бы и совсем не приходить. Тоже мне ухажер… — И она сделала вид, будто бы хочет уйти.

— Да подожди ты, не ерепенься, — придержал он ее за руку. — Подумаешь, мимоза.

— Если ты так будешь со мной разговаривать, я вообще больше не приду.

— Ну, ладно, ладно, возьми шоколадку, для тебя раздобыл, и пошли, нечего время терять. — Обнял ее за хрупкие плечи, прижал к себе, и они пошли к сухому болоту. Ирина, сменив гнев на милость, прижималась к нему и со смаком грызла шоколад. И когда они уже отошли от лагеря метров на двести, он сказал: