Борис Шапталов - Испытание войной – выдержал ли его Сталин?

Эта неосведомленность имела разные причины по-разному. Нижестоящие командиры вводили в заблуждение вышестоящих, неправильно оценив обстановку. Так, командующий 40-й армией, где немцы готовились нанести главный удар в июне 1942 г., генерал М.А. Парсегов – «человек увлекающийся и потому не особенно расчетливый», по характеристике его сослуживца, на вопрос командующего фронтом Ф.И. Голикова о степени готовности обороны армии, бодро заявил: «Мышь не проскочит» (6, с. 108).

Писатель и солдат-фронтовик Василь Быков писал о «солдатской правде»: «Война, однако, учила. Не прежняя, довоенная наука, не военные академии, тем более краткосрочные и ускоренные курсы военных училищ, но единственно-личный боевой опыт, который клался в основу боевого мастерства командиров. Постепенно военные действия, особенно на низшем звене, стали обретать элемент разумности… В то время как в войсках жестоко пресекался всякий намек на какое-нибудь превосходство немецкой тактики или немецкого оружия, где-то в верхах, в Генштабе это превосходство втихомолочку учитывалось и из него делались определенные негласные выводы» (7, с. 31).

Приведем еще одно принципиальное замечание В.Быкова: «Правилом (на фронте)… была полная покорность перед старшими и беспощадная жестокость по отношению к подчиненным; на этом в войну преуспели многие. Именно степень требовательности, а не что-либо другое, определяла карьеру самых выдающихся полководцев сталинской школы» (7, с. 34). То была требовательность, основанная на равнодушии к солдатской крови. Главное – это слепое выполнение приказа. Командир или военачальник знали: за большие потери ругать не будут, а тем более снимать с должности, но за уклонение или оспаривание дурацкого приказа снимут обязательно. И оставалось совестливым командирам только возмущаться: «И уж совсем непонятными для меня были настойчивые приказы: несмотря на неуспех, наступать повторно, притом из одного и того же исходного положения, в одном и том же направлении несколько дней подряд, не принимая в расчет, что противник уже усилил этот участок. Много, много раз в таких случаях обливалось мое сердце кровью. Было больно смотреть со своего наблюдательного пункта как все увеличиваются бесполезные и безвозвратные потери…», – вспоминал генерал А. Горбатов (8, с. 241–242).

2. Управление войсками. В исторических трудах, посвященных 1941–1942 гг., часто встречается словосочетание «потерял управление». Терял оное штаб Крымского фронта в мае 1942 г., штаб 9-й армии тогда же, штаб Юго-Западного фронта в июле 1942 г. И уж бесчисленное число раз теряли управление войсками штабы округов, фронтов, армий в 1941 г. Для войск и штабов это означало потерю информации о том, что происходит в эпицентре событий и вокруг них. Противник автоматически получал инициативу, возможность опережающей перегруппировки сил, выбор удобного для него места и времени удара. В маневренной борьбе это нередко предопределяло победу. Отступление же без знания промежуточных рубежей могло превратиться в бегство. Потерять управление – это, по существу, бросить войска на произвол судьбы. Ситуация непростительная, ибо возможность для нормальной связи с войсками у штабов всегда имелась. Были и радиостанции, и самолеты связи ПО-2, способные сесть и взлететь с «пятачка». Но нередко в нужный момент технических средств либо недоставало, либо они ломались, либо было еще что-то субъективно-объективное.

Большую проблему стал представлять вопрос: где должен быть командир соединения (дивизии, армии) во время боя? (Вспоминается знаменитая сцена из фильма «Чапаев», где комдив разбирал с командирами, где они должны находиться во время боя. Вопрос оказался актуальным и в новой войне.) Так же обстояло дело с проблемой размещения штабов. Ситуация выглядели следующим образом:

а) Если штаб слишком далеко расположен от линии фронта, то это затрудняет понимание обстановки.

(«Управление войсками со стороны штаба Северной группы и некоторых штабов дивизий велось иногда на большом удалении от войск. Поэтому штабы наступающих армий порой по нескольку дней не имели подробных сведений о положении на фронте» ( Гречко А.А . «От Кавказа до Карпат»).

Новый командующий Центральным фронтом (август 1941 г.) М.Г. Ефремов «тут же устроил… разнос. Утверждал, что КП армии якобы слишком далеко от войск…» ( Иванов С . «Штаб армейский, штаб фронтовой»).

«Командующий фронтом (Брянским) стал с пристрастием спрашивать К.Д. Голубева и А.В. Петрушевского об истинном положении дел в соединениях и частях. Они, конечно, не могли знать всех деталей.

– Отсюда и проистекают многие беды, – сделал вывод Еременко.

– Ваш командный пункт находится в нескольких десятках километров от передовой! В нынешней обстановке, когда корпусное звено ликвидировано, при таком – удалении от войск управлять ими крайне трудно» ( Иванов С. «Штаб армейский…»).

б) Штаб слишком близко расположен к линии фронта, что ставит его под удар в случае прорыва противника. Так произошло со штабом Крымского фронта в 1942 г.

в) Командир слишком часто и подолгу бывает в войсках, теряя нити управления с другими частями и вышестоящими инстанциями.

А в 1941–1942 гг. потеря управления определялась еще другим, страшным и позорным для командира и командования явлением, – паникой в войсках. Когда солдаты бегут, невзирая на команды и приказы, когда части перемешиваются с беженцами, и уже непонятно, кто есть кто…

Лишь в 1943 г. советское командование изжило проблему-вопрос, «где быть» командиру. Оказалось, дело не в расстоянии штабов от передовой линии, а в умении командиров действовать профессионально, часто на уровне интуиции. Это же приходит с опытом. Только опыт может накапливаться как «по уму», так и другими способами.

3. Использование ударных сил: новое по-старому. Юго-Западный и Брянский фронты в июне – июле 1942 г. имели привычное превосходство в танках, не уступали противнику и в артиллерии. Но чтобы нанести фронтам тяжелое поражение, врагу хватило восьми суток, и советские танковые войска, как и в 1941 г., оказались в роли мальчиков для битья.

Когда противник прорвал оборону 40-й армии и устремился к Воронежу, из состава Брянского фронта соседу была выделена 5-я танковая армия под командованием А.И. Лизюкова. Ей ставилась задача ударом во фланг и тыл немецкой 4-й танковой армии сорвать ее наступление. 6 июля 5-я ТА вступила в бой. Итог был обескураживающим. Бронированный кулак из сотен танков не только не сделал того, что так хорошо удавалось немецким танкистам, но армия не сумела даже вклиниться в оборону противника, хотя она состояла в основном из Т-34, а не «каких-то там» БТ, которые так не любили советские историки, списывая их как устарелые. «…в самой 5-й танковой армии насчитывалось около 600 танков, тогда как у противника в районе севернее Касторного их имелось не более 300, – писал М.И. Казаков. – К тому же немецкие танки уже в течение целой недели вели бои и вряд ли в должной мере были обеспечены горючим и боеприпасами» (6, с. 122). Но 5-я танковая армия была разгромлена в течение четырех дней (и то потому, что три ее корпуса вводились разновременно, что растянуло процесс уничтожения), ее командующий погиб.