Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

— А детишек не видали, в панамках?

— Как же, вон твои солдатики, в кустиках сидят и кашу рубают, тоже, однако, без компота.

Гриша поспешил к указанному месту, где и нашел эту самую команду вместе с ее предводительницей, орудующей у большой кастрюли. Дети исправно работали ложками, а некоторые в лучших солдатских традициях просили добавки. Увидев Гришу, Лиза отставила черпак и бросилась к нему. Они взялись за руки и застыли, ничего не говоря, просто смотрели друг на друга. И тут, откуда ни возьмись, появилась заведующая.

— Дети! — закричала она. — Прекращаем есть, вытираем руки и дружно говорим военным дядям спа-си-бо! Лиза! Пересчитайте детей, начинаем готовиться к отъезду, нам выделили машину.

Лиза решительно вскинула голову и сказала, что теперь, когда дети в безопасности, она должна вернуться назад, к бойцам.

— А как же мы? Дети к вам привыкли, и потом, мне одной не справиться. Товарищ командир! — Заведующая умоляюще посмотрела на Гришу. — Пусть Лиза нас не бросает, я ведь сама еле-еле стою на ногах и вряд ли долго выдержу, что тогда будет с ними?

Она вдруг сникла прямо на глазах, так что сразу стало видно, как немолода эта женщина и как она нуждается в поддержке.

Гриша посмотрел на подругу. О, как много хотелось ему сейчас сказать, сколько нежных слов он приготовил ей, но, пересилив это желание, он произнес с неожиданной твердостью:

— Ты нам всем нужна, но детишкам сейчас больше всего. Проводи их и жди, я обязательно вернусь…

Он не позволил себе тратить время на прощание и поспешил к своим ребятам. Меню доставленного обеда, а в особенности отсутствие компота, радости у них не вызвало. Но более всего огорчило известие о разрушении командно-наблюдательного пункта батареи. Что теперь им делать? Приказа на отход не было, пушку на руках не вынесешь, а здесь оставить никак нельзя — дело подсудное. Тем более что линия обороны еще существовала, о чем говорило присутствие соседей слева и справа. В конце концов решили подождать сумерек и направить посыльного к командованию за получением распоряжений. Однако выполнить такое решение не удалось.

Уже под вечер откуда-то издалека донесся глухой рокот. Он мало напоминал звуки недавней вражеской атаки. Ту следовало бы уподобить огромному костру, в котором, однако, можно услышать треск поленьев и увидеть, как они распадаются. Теперь же это был лесной пожар, сплошной вал гудящего огня, поглощающего все отдельные деревья и не оставляющего надежды спастись ничему живому. На красногвардейское направление вышли основные силы 18-й немецкой армии.

Они шли в походных колоннах. Немецкому командованию, должно быть, стало известно об отходе советских войск с некоторых участков Красногвардейского укрепрайона, и серьезного сопротивления здесь не ожидалось. А не представляющие угрозу для немецкой армии мальчики стали деловито готовиться к отражению очередной атаки. Вместе с ними, чуть поодаль, держали оборону такие же неопытные юнцы из Петергофского пехотного училища, а на другом конце — только что брошенные на позиции пожилые ополченцы из Ленинграда. Подобные формирования, лишенные отработанной системы передачи распоряжений командования, оказались в более сложном положении по сравнению с регулярными войсками. Приказ о переходе на новый рубеж обороны к ним своевременно не поступил, оставалось единственное извечное правило, которым руководствовались русские воины во все времена, — стоять насмерть. И они были намерены его выполнить.

Саша звонко скомандовал:

— По колонне, гранатой, взрыватель КГМ-1 без колпачка, прицел 221, один снаряд, огонь!

Граната разорвалась в середине вражеской колонны. Следующая команда была на открытие беглого огня, и расчет заработал в полную силу. Их выстрелы были поддержаны оставшимися на линии соседями. Это было, конечно, не то что утром, но немцы забеспокоились, стали выпрыгивать из остановившихся машин и разворачиваться в цепь. Однако разрозненные выстрелы быстро убедили их в отсутствии сплошной обороны и заставили устремиться в обнаруженные бреши.

Бронетехники у немцев было мало, вся она находилась в передовом отряде, но юным защитникам от этого вышла только беда — из пушки по воробьям, известно, не настреляешься. Теперь основная надежда возлагалась на стрелковое оружие, а точнее, на старый пулемет «максим», установленный у амбразуры в дальнем конце дота. Он и так работал без умолку, словно стараясь достойно исполнить свою последнюю песнь. Но вот подошла к концу и она — пулеметный расчет был уничтожен вражеской гранатой. Немцы осмелели и решительно бросились вперед. Скоро они оказались в непосредственной близости от дота, окружили его. Защитники слышали их злобные голоса, причем с призывами сдаться к ним не обращались. Враги поняли, что здесь русские пощады не запросят и будут стоять до конца.

Какое-то неведомое чутье подсказывало ребятам, что близится решительная минута. Помощи ждать неоткуда, силы для дальнейшей борьбы иссякли. Умом они еще не осознавали, что можно в одно мгновение лишиться этого светлого мира, но в одном были уверены твердо: увидеть торжество врага им не придется. Времени для речей и прощаний не оставалось, Саша повернулся к Грише, взял из его рук очередной снаряд и дал последнюю команду:

— Запевай!

Гриша разогнал пороховой дым, откашлялся и начал:

И когда только успел он сочинить продолжение этой вечной для их батареи песни? Ребята, конечно, поддержали. Однако новый куплет уж очень не соответствовал действительности, ибо галдящие наверху незваные гости были пока еще здесь, а не на отведенном для них месте.

Ваня поднял руку и хриплым голосом начал другую песню, с которой они тоже ходили строем:

К нему тут же присоединились остальные… Голоса крепли, набирали силу, и враги, окружившие дот, притихли, понимая, что происходит нечто необычное. Саша подошел к нише, где хранился боекомплект…

Он резко ткнул взрыватель находившегося в руках снаряда в бетонную стенку. Раздался оглушительный взрыв — вместе со снарядом взорвался и весь боекомплект. На месте дота образовалась огромная воронка, поглотившая защитников и окруживших их врагов.

Километрах в двадцати западнее Гатчины можно видеть остатки прежнего Красногвардейского укрепрайона. На некоторых дотах установлены мемориальные доски, свидетельствующие о том, что летом 1941 года здесь шли ожесточенные бои с немцами на подступах к Ленинграду. Но большинство укреплений сравнялись с землей — иные разрушены огнем противника, другие взорваны самими защитниками. На этом месте растет густая трава, цветут ромашки, и внешне уже ничто не напоминает о том, как в жару 41-го здесь стонала земля, принимая в свои объятия павших. Но если приникнуть к ней и немного полежать, устремив глаза в небо, то до тебя донесутся звонкие голоса мальчишек.