Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

После исполнения «Зари» на исходное положение для прохождения торжественным маршем двинулось отделение Сережи Ильина. Он сосредоточенно шагал в первой шеренге, всем своим видом показывая, что более привычного дела для него не существует.

В эту ночь питомцы Кратова долго не могли уснуть. Сначала занимались обычными делами: кто-то брызгал на брюки и устраивал их под простыню, готовясь к завтрашнему увольнению; кто-то обсуждал события минувшего дня; Мишка Голубев хрустел сухарями, которые в больших количествах приготовлял из остатков столовского хлеба; Степа Лабутенко рассказывал очередной анекдот из новой интернациональной серии; Седов с деловым видом что-то заносил в записную книжку. Уже с разных концов спальни стал доноситься мерный сап, когда Иван Строев, безотрывно полирующий суконкой бляху ремня, вспомнил про высокорослых ребят первого отделения:

— Наши слоны опять впереди всех топали.

— Что, завидки взяли? — съехидничал Ветров.

— Была охота! Если захотеть, мы бы тоже смогли.

— С нашим Сократом мы вряд ли что-нибудь сможем.

— При чем тут Сократ? — потянулся Алишер. — Дело, братцы, не в бабине…

Иван подышал на бляху и сказал:

— Разве мы хуже всех?

Алишер спокойно ответил:

— Нет, не хуже, но на то, чтобы пойти впереди всех, не потянем.

— Почему?

— Потому что для этого нужно сделать что-то особенное, а мы не любим напрягаться.

— Что, например?

— Например, всем сдать нормы ГТО, — вклинился Ветров.

— Ну, ты даешь! — воскликнул Иван и яростно плюнул на бляху — с нормами ГТО у него был полнейший завал.

— По этому поводу есть анекдот, — оживился Степа, — поспорили американец, француз и русский, кто из них самый быстрый…

— Да подожди ты, — оборвал его Седов, — давайте что-нибудь придумаем.

— Женька уже предложил, — сказал Алишер, — а можно еще всем стать отличниками или выиграть спартакиаду.

— Да нет, тут мы действительно не потянем, нужно что-то попроще.

— Лучше всего клад найти, — мечтательно проговорил Иван, у которого страсть к блестящему металлу была в крови — его дядя был какой-то шишкой в министерстве финансов, — сдали бы государству этак миллиончиков десять…

— Дорого выйдет торжественный марш, лучше совсем не сдавать.

— Дура, это ж подсудное дело! А если по-честному, то двадцать пять процентов законно наших. Два с половиной миллиона, по сто тысяч на каждого. Если положить на бессрочный вклад, три процента годовых — три тысячи в год на брата, или 250 рублей в месяц.

— Дошли! — воскликнул Алишер. — Зачем рантье офицерские погоны? Нужно тогда вообще прекратить учебу.

Ветров зевнул и голосом Сократа сказал:

— Ты хочешь сразу с места в карьеру.

— Придумал! — радостно вскричал Седов. — Нам нужно подписаться на заем. Выступить с инициативой.

— Это с каких же доходов? Подписку осуществляют те, кто получает денежное удовольствие, — напомнил Женя тем же голосом.

— Брось ты, — отмахнулся Седов. — Что мы, жлобы какие? Попросим из дома, пусть вышлют по пятьдесят-сто… Тоже мне деньги, лишний раз конфет не купишь…

После упоминания о жлобстве ребята осторожно молчали, лишь Алишер напомнил, что Сократ запретил делать это, и нечего лезть на рожон. Но Седов не хотел расставаться с придумкой и убежденно продолжил:

— Дело провернем, пока власть в наших руках. Поставим Сократа перед свершившимся фактом, проинформируем Гуська про почин, тот живо ухватится.

— Скажем: вот нажарили молодыми сердцами на комсомольский слюбинг, — усмехнулся Ветров и заключил: — Ерунда!

— У тебя все ерунда, — с неожиданной злостью сказал Строев, — легче всего ехидничать и зубы скалить.

— Есть анекдот, — снова возник Степа, — русский колет дрова и гыкает. Еврей его спрашивает: зачем гыкаешь? «Так легче», — отвечает тот. «Тогда давай я гыкать буду», — предлагает еврей.

— Знаешь, кто клинопись расшифровал? — спросил Ветров.

— Какой-то немец, а что?

— А то, что твой анекдот был клинописью выбит. Не помню только, в третьем или втором тысячелетии до нашей эры.

— Да заткнитесь вы! — прикрикнул Седов. — Давайте о деле.

— Я — за! — воскликнул Седов.

— И я! — сказал из своего угла Голубев.

— А я — против, — твердо произнес Алишер, — у меня нет денег.

— Особо нуждающихся не привлекаем. А ты, Лабутя?

— «Я как все», — сказал японец и сделал вид, будто совершает харакири.

— Ясно, тогда узнаем, как думают все. Будите! — приказал Седов и ткнул в бок сопящего соседа.

Вскоре спальня зашумела возбужденными голосами. Привлеченный шумом, прибежал дневальный, за ним дежурный по роте. На них не обращали внимания. Седов заносил в свой блокнот фамилии и сумму подписки. Те, кто уже успел заснуть, медленно приходили в себя, а когда до них доходило, в чем дело, недовольно бурчали и откидывались на подушки. Настойчивый Седов с группой единомышленников принимался за разъяснительную работу, и многие вскоре поняли, что лучше всего согласиться. Список «добровольцев» рос довольно быстро.

— Атас! Дежурный по училищу! — запоздало предупредил кто-то, и в спальню стремительно вошел майор Мамедов, командир отличившейся сегодня пятой роты.

— Зачем шум? Зачем свет после отбоя? — сердито выкрикнул он.

Спальня молчала, демонстрируя редкую дисциплинированность: все, как требовалось правилами поведения, лежали на правом боку, правая рука под головой, левая — поверх одеяла. Кто-то неумело изображал храп.

— Молчите? Не хотите разговаривать со старшими лежа? Придется сыграть вам подъем…

Седов опередил ненавистную команду и проговорил:

— Мы осуществляли комсомольский почин.

Его ехидно поддержали:

— Хотим шагать в ногу со всем народом…

Ветров не удержался и добавил:

— …к остроконечным вершинам коммунизма.

— Прекратить говорить! — строго сказал Мамедов. — Если услышу хоть одно слово, будете шагать в ногу, но не с народом, а одни, вокруг училища.

Он потушил свет и вышел.

— Продолжим, — сказал упрямый Седов, вынимая из-под подушки электрический фонарик, — в списке семнадцать человек. Общая сумма… общая сумма девятьсот сорок рублей. Маловато…

— А сколько нужно?

— Хотя бы пару тысяч, чтобы на почин потянуло.

И кампания продолжилась. Вскоре сдались самые стойкие, только Алишер остался непоколебим. Посчитали снова. До заветной цифры оставалось совсем немного. Седов предложил накинуть еще по десятке.

— Пусть накидывают те, у кого меньше всех, — сказал Лабутя.

— Раскошеливайся, Женя, — Седов посветил в сторону Ветрова, — у тебя всего тридцать рублей.

— Я больше не могу, — смешался тот, ему было почему-то стыдно.

— А кто может? — настаивал Седов. — Вон Иван и так на двести рублей подписался.