Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

— Не смей наливать полные ведра! — крикнула вдогонку мама.

У Нины был печальный вид, глаза припухли от слез. На вопрос — как живешь? — горько махнула рукой.

— Ты даже не можешь представить, как опостылела мне здешняя жизнь, — чуть не плача говорила она, когда Женя, исполнив обязанности водоноса, повел ее к центру города. — Иногда думаю: брошу все, завербуюсь и уеду в дальние края, чтобы не видеть, не слышать. Мама стала очень утомительной, все обсчитывает: с этим нужно дружить, потому что у него папа доцент медицинского института и может помочь при поступлении; на этого тратить времени не стоит; зато вон тот — перспективен, поскольку может научить сценическому мастерству. Нас ведь, ко всему прочему, готовят в артистки… Я потеряла себя, перестала быть сама собою. Обо всем нужно рассказывать, на все спрашивать совет. Я подавлена, боюсь, ничего не соображаю, путаюсь в простейших вопросах, и тогда она с каким-то злорадным торжеством говорит, что без нее я никуда не гожусь.

Жене было искренне жаль Нину, хотелось как-нибудь помочь, но как? Он сказал:

— Есть простой способ: соглашайся, но делай по-своему. Мне, во всяком случае, это часто помогает. Нужно потерпеть, осталось совсем немного. Окончишь школу, поступишь в институт и будешь жить по-своему.

Нина посмотрела исподлобья:

— Ах, какая у вас у всех одинаковая мудрость, и слова одинаковые. Тошно… Думала, что хоть ты что-нибудь свое скажешь.

Они остановились на площади, в разных концах которой громоздились афиши с изображением упитанного певца.

— Давай завтра пойдем на концерт, — предложил Женя.

Нина поморщилась:

— Терпеть не могу этих эстрадников. Мама говорит, что они такого поведения… — и осеклась — уж очень неуместной оказалась ссылка на мамочку, чей утомительный надзор только что осуждался. Женя попытался успокоить и погладил руку, но Нина раздраженно отняла ее. Нет, общаться с капризной девчонкой — одно мучение! Он досадливо отвернулся и вдруг заметил Сережу, внимательно изучавшего соседнюю афишу: наверное, шел в их направлении, а заметив, притормозил, чтобы не мешать разговору. Как бы то ни было, но его появление оказалось кстати.

— Вам нравится Нечаев? — спросила Нина после знакомства.

Сережа обаятельно улыбнулся, это у него всегда здорово выходило.

— Есть старое правило: что не видел, смотри, что не слышал, слушай. И только потом суди.

— Да, но кто же его не слышал? — воскликнула Нина. — Нет, лично мне он совсем не нравится. Поет, будто под шарманку, да еще ногой притопывает: бум-па-па, бум-па-па… Хотя, конечно, вам, любителям четких ритмов, он должен быть по душе.

Женю всегда коробило от этих безапелляционных суждений о вкусе военных, и в другое время он бы не удержался от ядовитого ответа, но сейчас защищать честь мундира предстояло не ему.

Сережа опять улыбнулся и спокойно сказал:

— Ритмы нравятся не только военным. Еще древние говорили: «В каждом живом — сообразный порядок движенья: в танце искусном и беге коней торопливых».

«Браво, Серж, — мысленно восхитился Женя, — вот уж не думал, что его так кстати занесет к древним грекам».

— По-вашему, мы все маршируем? — В голосе Нины слышалось кокетство.

— Если бы! Нам как раз не хватает организованности.

— Ну уж нетушки! Мы все так заорганизованы, что дальше некуда. Только и слышишь: сюда — можно, туда — нельзя.

— Это внешняя видимость. Я имею в виду самоорганизованность, которая позволяет ставить взвешенные жизненные цели, правильно распределять силы и не допускать малополезных действий.

— Какие же цели у вас, если не секрет?

— Мои цели расписаны на двадцать шесть лет вперед.

— Почему именно на двадцать шесть?

— Через год окончу училище, потом двадцать пять лет службы.

— И в конце, конечно, генеральские погоны?

— Конечно, в 1979 году.

— Как долго! И женитьба…

— В 1963 году.

— Но ведь так неинтересно жить, если все известно.

— Интерес в том, чтобы ускорять хорошее и отодвигать плохое.

— Вот! Бери пример с человека, которому все ясно, — повернулась Нина в сторону Жени.

Конечно, можно было бы поспорить и сослаться на известное мнение поэта о тех, кто постоянно ясен, но Женя не счел возможным задирать друга, к тому же ему показалось, что он просто дурачится.

— Я обязательно перепишу, — ответил он, — в двух экземплярах.

Нина пропустила колкость. Она остановилась у калитки своего дома и протянула руку:

— Было приятно познакомиться. Заходите как-нибудь в гости, я познакомлю вас с мамочкой. Она любит людей с четкой жизненной программой. И ты нас не забывай.

Она дружески дернула Женю за рукав.

— Хорошая девчонка, — сказал ей вслед Сережа.

— Хорошая, — согласился Женя, — хотя…

Но тут же оборвал себя: теперь, когда выяснилась причина, не стоило распространяться о странных заскоках этой девчонки. Гордая, не склонная к жалобам Нина впервые приоткрыла душу и дала понять, что нуждается в его защите. Правда, на этот раз он оказался не на высоте и не мог сказать ничего путного. Оправдывало одно: опыта в таких делах у него не было.

По предложению Жени друзья отправились к нему домой пить чай с пирогами. Здесь Сережу хорошо знали и любили. Мама призывала всегда равняться на него, на что самолюбивый Женя никогда не обижался, поскольку служить примером было для Сережи основным функциональным назначением. Когда они стали уплетать пироги, мама спросила:

— Ну как, ты пригласил Нину?

Женя промычал набитым ртом что-то невразумительное.

— Представляете, Сережа, меня премировали двумя билетами на Нечаева. Премировали, как школьницу, на дневной концерт.

Бедная мама так поверила в свою выдумку, что стала дополнять ее новыми, кажущимися убедительными подробностями. И хотя за столом ему удалось уйти от прямого ответа, на пути в училище он был вынужден рассказать Сереже о своих затруднениях.

— Ты повел себя как разгулявшийся купчик, — отреагировал тот, — нужно все-таки рассчитывать свои возможности.

Женя согласился:

— Сразу не хватило сил, чтобы отказаться от подписки, теперь приходится ловчить.

— Отказаться не поздно и сейчас. Будет, по крайней мере, честнее, потому что избавит от дальнейшей лжи. Формальное оправдание есть: дело все-таки добровольное.

— Нет, нет! Чтобы опять слышать насмешки об особо нуждающихся? Да я лучше вывернусь наизнанку.

— Женька, ты дурак. Ну зачем выдумывать себе трудности? Все училище, пятьсот человек, живут спокойно, а у тебя неразрешимые вопросы. Ну, хочешь, я дам тебе в долг полсотни? Больше нет.

— Не надо! Ты сам сказал, что нужно рассчитывать свои возможности. Однако, если желаешь, могу уступить… — и Женя протянул билеты.