Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

Сердюк вытряхнул следующий тюк с обмундированием и продолжил счет. Считал он всегда вслух и по-своему: …восемь, девять, десять, десять раз, десять два… Суворовцев он не жаловал, видя в них лишь нарушителей дисциплины и растратчиков народного добра. Об его истинном отношении к ним свидетельствовал такой случай. Тогда в моде была дурацкая игра: соберутся несколько человек и давай ловить ротозея, чтобы прижать его к стенке. Если поймают, будут давить до тех пор, пока не заставят откупиться какой-либо вещичкой. Один хитрец, попав в ловушку, решил изобразить повреждение внутренних органов и стал вопить, да так натурально, что испугал игроков. Проходивший мимо Сердюк разгневался, но, как оказалось, совсем по другому поводу. «Давя человека, вы вместе с ним портите народное имущество», — отчитал он участников и отправил вне очереди мыть туалет. Это любимое наказание непременно сопровождалось напутствием: «Ну станут все грамотными, а кто же уборные будет чистить?»

Женя Ветров долго слушал нудный счет Сердюка, прежде чем отважился открыть дверь в каптерку.

— Разрешите, товарищ старшина?

Тот предупреждающе поднял руку:

— Девяносто раз, девяносто два… — досчитав до ста, он недовольно посмотрел на вошедшего: — В чем дело?

Женя показал на возвышающуюся в углу гору старой обуви:

— Разрешите выбрать несколько пар… нам для кружка…

— Это какого кружка, — недоверчиво спросил тот, — сапожного?

Женя хотел сослаться на готовящиеся к представлению костюмированные сценки из похождений Робин Гуда. Но если Сердюк подсказывает сам… Тем более отпадает необходимость объяснять, какое отношение имеют «скороходовские» ботинки к башмакам робингудовских лесных братьев. И Женя кивнул.

— Совсем заучились, — хмыкнул старшина, — вы хоть знаете, где находитесь и что такое Сэ Вэ У?

Женя снова кивнул.

— Вы не трясите головой, а отвечайте, как положено.

Женя посмотрел в потолок и вздохнул — ничего не поделаешь, ради дела придется отвечать и на глупые вопросы.

— Так точно, товарищ старшина. Сэ Вэ У — значит суворовское военное училище.

— Правильно. Суворовское, а не сапожное! — и он громко захохотал. Потом посерьезнел: — Идите и не мешайте работать. Учите офицерские науки, а сапожников у нас и так слишком много развелось.

«Ах, какой изысканный юмор», — подумал Женя, глядя на довольного своей шуткой Сердюка. Тут бы ему сдержаться и снова попросить, но характера не хватило — трудно в таком возрасте переносить насмешки, потому и сказал:

— Между прочим, товарищ Сталин тоже из сапожников.

Сказал просто так, чтобы не остаться в долгу, но Сердюк вдруг разом побелел и вскричал:

— Щенок? Контру пришить хочешь? Да я тебя сейчас своими руками, мразь этакую, раздавлю.

Женя едва успел выскочить из каптерки, он даже не успел по-настоящему испугаться — ноги оказались проворнее головы, и только поразмыслив, понял истинную причину необычайной злости Сердюка. Тот никак не ожидал связки пренебрежительных слов о сапожниках с именем вождя. А Ветров связал, что, наверное, не так уж безобидно было для старого придурка. Но пусть успокоится: никто ни о чем говорить не собирается, доносительство здесь не в почете. Жаль только, что с ботинками ничего не вышло, ведь это была последняя возможность — в других ротах их выдали раньше. И что за неудачный день сегодня!

— Ты зачем нашего Колуна обидел?

Перед Женей стоял его старый приятель Мартиросов.

— Мы не сошлись взглядами на некоторые профессии, — объяснил Женя и, приглядевшись, не сдержал удивления: — Где это тебя так?

Лицо Мартиросова имело помятый вид: нос расширился вдвое, под правым глазом темнел синяк, на лбу розовела шишка.

— Зашибся, ваше благородие! — с излишней бодростью ответил тот словами матроса из часто показываемого кинофильма «В дальнем плавании».

— Темную делали? — догадался Женя о воспитательной мере, применявшейся в младших классах. — Допрыгался?

— Это им даром не пройдет.

— Дурак ты, Лешка. Идти против коллектива — дело бесполезное. Темная — это высшая мера справедливости.

— Ничего себе справедливость: все на одного. В гробу я видел такую справедливость.

— Ну да, по-твоему, справедливость, это когда ты, здоровый лоб, малышей колотишь и компоты отбираешь, но если они решили за себя постоять, то получается уже несправедливость.

Мартиросов упрямо сказал:

— Меня не за компоты били, а за нарушение установленного порядка. Колун так и сказал… Ну ничего, я ему на прощанье устрою веселую жизнь, надолго запомнит.

— На прощанье? Куда же ты намылился?

Он пожал плечами:

— Еще не знаю, наверное, снова в домик определят. Только я туда не пойду, стану сам по себе жить. Деньжат, правда, нету.

— Что-то ты рано засобирался.

— Ничего не рано. Колун сказал, что из училища меня все равно исключат, поэтому новой формы мне не положено, и не дал. Видишь? — он показал на потертый локоть гимнастерки. — А я сам ее достану.

— Это как же?

— Запросто! Не веришь? — Мартиросов зыркнул по сторонам и, приблизившись к Жене, зашептал: — В каптерку к нему залезу. Колун привык только другим замечания делать, а то, что у него форточка на соплях держится, не видит. Обмундируюсь втихаря да еще память оставлю, — он достал из кармана пузырек, — вот у химика солянку стырил. Побрызгаю на его новые шмотки, что вчера со склада приволок, пусть сам в старом походит.

— Тебя же сразу вычислят.

— Сначала поймать надо.

— Чего тут ловить? Увидят в новой гимнастерке и сразу поймут.

Мартиросов какое-то время выглядел озадаченным, но быстро нашелся:

— А-а, на фига мне новое обмундирование? Подберу из старья, что поприличнее, не на парад же. Но Колуну в обновках не ходить, не я буду…

Его глаза сверкали радостным блеском, а заплывшее лицо растянулось в широкой улыбке.

— Эх ты, дурачок, — потрепал Женя бугристую голову, отчего тот непроизвольно ойкнул — должно быть, темная оставила чувствительные следы и на ней.

Конечно, Сердюк нуждался в наказании, его вообще следовало навсегда отучить от вредных привычек. Женя помнил, как в первые дни после поступления в училище он старшинствовал у них в роте и тоже грозился исключить из училища за какие-то шалости, а напуганные малыши плакали навзрыд и просили: «Дяденька старшина, не исключайте…» Но портить соляной кислотой новые вещи, нет, это никуда не годится.

— Ты хочешь деньги заработать? — ему в голову пришла неожиданная мысль привлечь Лешку к своей затее.

— Спрашиваешь! — живо откликнулся тот.

И тогда Женька рассказал все без утайки.

— Восемьдесят рублей мои, а все, что сверху, возьмешь себе, — и со знанием дела добавил: — Мальчиковая обувь нынче в цене. Заодно сапожному мастерству обучишься, глядишь, и пригодится.