Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

— Утвержденной? Кем? — спросил начальник.

— Вами, — удивился Демидов вопросу и полез в стол за подтверждением.

Майор жестом остановил его — дескать, помню, помню. Обычно добрый и покладистый, он был явно не в своей тарелке и после некоторого замешательства сказал:

— Тут возникли сомнения относительно правильности вашей программы и правомочности моей подписи… Поэтому предлагают, так сказать, независимую экспертизу… Не то чтобы вам не доверяют, но эксперимент должен быть чистым, понимаете?

Демидов, конечно, ничего не понял.

— Ну, в общем… Юлия Петровна с любезной помощью коллег из пединститута разработала свои варианты… Они не сочли возможным сказать раньше… Думаю, что простим им женский каприз…

Демидов равнодушно пожал плечами.

— Я могу взглянуть на труд этих любезных подпольщиц?

— Да, да! — вскричал Пискунов, предваряя начало возможной перепалки. — Вот варианты, Александр Дмитриевич, знакомьтесь.

Демидов взял протянутые листы и медленно направился к своему столу, но, не дойдя до места, вернулся к начальнику.

— Позвольте! Мы же этого еще не проходили: числовые ряды, задачи на экстремум. Вот же программа…

Он снова побежал к столу и задвигал ящиками. Пискунов, схватив первые попавшиеся под руку бумаги, стремительно поднялся, намереваясь покинуть кабинет. Демидов встал у него на пути.

— Вот же программа. Мы начнем изучать ряды на следующей неделе.

— Ну не знаю, не знаю… Согласуйте с Юлией Петровной… — Пискунов очень торопился.

— А что со мной согласовывать? — живо откликнулась она. — Мы руководствовались вузовской программой, поскольку средняя школа Александра Дмитриевича уже не устраивает. Если же он испугался своих сомнительных новшеств, то давайте вернемся к обычной программе и окончим эксперимент. Хватит сидеть между стульями, пора выбирать что-нибудь одно.

— Но позвольте, — продолжал горячиться Демидов, — ребята не готовы к такому стремительному повороту. Они действительно выросли из школьной программы и продвинулись вперед в плане общей математической подготовки. Нужно притормозить? Согласен. Мы так и планировали, чтобы перед экзаменами пройти все заново и освежить память. Вы же были согласны, вот подпись.

Майор находился в безвыходном положении. Спину его жалил неукротимый взгляд не знающей компромиссов Наумовой, на пути стоял возмущенный Демидов, потрясая утвержденным им же документом.

— Пустите, мне надо на урок, — отчаянно взмолился он, ибо был сугубо штатским человеком, случайно надевшим десять лет назад погоны младшего лейтенанта, а потом совершенно незаметно для себя доросшим до майорского чина, так и не научившись ни командовать, ни отдавать приказаний, — пустите же, наконец…

Демидов отступил в сторону и сказал вслед уходящему начальнику:

— Только учтите: я проводить эту контрольную отказываюсь.

— То есть как? — застрял в дверях Пискунов. — Нет уж, вы не должны, теперь не время. Потом, вы, наверное, не все знаете: эта проверка проводится по требованию полковника из Москвы. Понимаете, что подобные демонстрации сейчас особенно неуместны…

— Что вы его уговариваете? Я проведу! — сделала Наумова свой последний и решительный бросок.

— Ну, знаете… — потоптался у двери Пискунов и побрел, поникший, по коридору.

Слухи о неожиданной отставке Сандимыча быстро достигли чутких ребячьих ушей. Сережа Ильин, который занимался в кабинете математики какими-то оформительскими делами, рассказал о случившемся и подтвердил: да, завтрашнюю контрольную проводит Фулия, причем сразу в двух классах, для чего дана команда подготовить актовый зал. Понятно, что очередное заседание в укромном местечке заднего двора, называемом Курилами, было полностью посвящено этому событию.

В том, что имели место чьи-то происки, сомнений не возникало, ибо Сандимыч, как следовало из сегодняшнего урока, намеревался проводить контрольную сам. Факт, что такая скоропалительность совершилась за его спиной, говорит о нечистоплотности предприятия, а на него и реагировать нужно соответственно. Но как? Открытое выступление может только навредить Сандимычу. И потом, ничего неизвестно наверняка. В общем, все сошлись на том, что эту чертову контрольную нужно постараться всем написать и посадить Фулию в лужу. Сказать, конечно, легче, чем сделать, ибо трудно предположить, что им подсунет Фулия, да и шпоры не помогут: потеряли навыки, поскольку Сандимыч отучил. Ну, может быть, осталась лишь пара «шпорсменов» высокой квалификации.

Первым среди них считался Петя Малеев — знаменитый училищный художник. Офицерская служба вряд ли ожидала его, и на учебу он не обращал никакого внимания. Принципиально. У нас, говорил, у художников, это не принято. Зато шпорсмен был отменный. Его художественный талант как раз и начал проявляться в изготовлении изящных, убористых шпаргалок, так что если бы не переманила станковая живопись, быть бы ему мастером книжной миниатюры. Недюжинные способности проявлял он и по части изобретательного использования своих шедевров. Все его обмундирование было напичкано потайными карманчиками: поясной ремень вмещал десяток фотокопий, за обшлагами прятался набор расцарапанных целлулоидных манжет, а латунная бляха прикрывала вход в самое потайное место, отведенное для документов особой важности. Он и Фулия были бойцами одного класса и, похоже, испытывали удовольствие от обоюдного общения, ибо оно заставляло непрерывно совершенствоваться. К чему только не прибегала Фулия в стремлении уличить Малеева, сколько ни конфисковывала его произведений, он на все реагировал спокойно и на всякое изъятие делал успокоительный жест: не волнуйтесь, все не выгребла. С возрастом Петя стал все чаще одерживать верх. Еще в прошлом году Фулия позволяла себе прощупывать рукава или исследовать нижнюю часть его мундира. Петя всему подчинялся, как голубь, пока кто-то из класса не бросил реплику, что обыскивать человека — значит ущемлять его достоинство.

— Это кто там заговорил о достоинстве? — возмутилась Фулия. — Нечестный человек не имеет никакого достоинства. Никакого!

— Показать? — неожиданно спросил Петя.

— Что? — оторопела Фулия.

— Достоинство, — как ни в чем не бывало ответил Петя.

— Джентльменское, — хихикнули сзади.

Петя и суфлер были немедленно изгнаны с урока, но с тех пор досмотры прекратились.

Эта история вспомнилась недаром: в предстоящих событиях Пете отводилась далеко не второстепенная роль. Разработанный на Курилах план заключался в том, чтобы на время контрольной всем сгруппироваться возле нескольких отличников, дождаться от них решений, а затем организовать передачу шпаргалок по цепочкам. Чтобы исключить возможность перехвата, передачу следовало сделать одновременно, «всем вдруг», и на этот момент отвлечь внимание Фулии. Отвлекающий маневр возлагался на Марью Ивановну. То было доброе и общительное существо, привязанное к ребятам, особенно к тем, кто припрятывал угощение и, по определению начальника училища, относился к пасюкам. Марья Ивановна принадлежала к тому же племени, только имела опрятную белую шерстку. Ее цвет, конечно, не устраивал проказников, и для выполнения заданной операции форму одежды Марьи Ивановны требовалось сменить. Перекрашивать должен был Петя Малеев, ему же поручалось выпустить ее на задание. Тот испытывал гордость и даже нечто вроде охотничьего азарта, который прорывался через обычную невозмутимость, — поручение поднимало поединок с Фулией на новую ступень, переводило в сферу художественного творчества, где в отличие от математики Петя чувствовал себя более уверенно.