Сергей Михеенков - Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»

– Привяжи руку к ремню, – приказал он санитару и показал жестом, что надо делать.

Танк грохотал гусеницами где-то совсем рядом. Санитар снова выглянул через бруствер и побледнел.

– Помоги подняться! Дай гранату!

Санитар точно выполнял приказы Старцева. Взводный посмотрел в поле и сразу все понял. Немцы прорвались на стыке его и третьего взводов и вышли во фланг роте. Танк, двигавшийся левее, остановился. Дернулась его башня, и сноп огня выплеснулся из короткого ствола. Но тут же над кормой закурился дымок и яркое, почти белое пламя заиграло на броне. А на окоп взводного тем временем шел другой танк. Работал его башенный пулемет. Но очереди уходили куда-то выше, как будто пулеметчик имел другую цель, находившуюся дальше, в тылу взвода. Танк остановился и с короткой остановки произвел выстрел. Снаряд тоже улетел в сторону леса. И Старцев понял, что танкисты стреляют по позиции артиллеристов.

Расчет «сорокапятки», до этой минуты ничем себя не обнаруживавший, открыл огонь в тот момент, когда танки вплотную приблизились к траншее. Видимо, именно «сорокапятчики» подожгли «T-IV», и теперь он густо чадил и время от времени вспыхивал ярким выбросом огня. В его раскаленном чреве рвались боеприпасы, и стальная машина вздрагивала, как живая, и оседала с каждым таким взрывом вниз, будто плавилась.

Старцев увидел вырезанную в стенке траншеи ступеньку и выскочил по ней навстречу танку. Здесь, в поле, в отличие от траншеи, было все иным. Но та незащищенность, которую мгновенно почувствовал взводный, не угнетала его, а, наоборот, придала телу необыкновенную легкость и управляемость. То, что левая его рука, перебитая в предплечье, не повиновалась и перестала служить и помогать воевать, воспринималось уже не как беда или поражение, а как неизбежность, с которой необходимо просто смириться. И она не помешает ему исполнить то, что он задумал. Старцев пригнулся, потому что стайка трассирующих пуль пронеслась над его плечом, так что горячим ветром обожгло щеку. Нет, рано умирать здесь, в двух шагах от окопа. Надо сперва бросить гранату, а потом… Он бросился на землю и перекатился вправо. Почувствовал, как хрустнуло в предплечье. Но боли не было. Если он сейчас сможет отползти еще шагов на пятнадцать вправо и если немецкие танкисты не заметят его, то можно на мгновение замереть и подождать, когда танк сам подойдет на расстояние броска. Как хорошо, что дым и копоть от горящего «Т-IV» ветер стаскивает прямо сюда и скрывает его маневр. Взводный привстал на колено и, выждав, когда дым снова потянуло вдоль опушки, кинулся наперерез мчавшемуся к их окопам танку. Танк двигался быстро, и Старцев не рассчитал или слишком промедлил, ожидая, когда дымовая завеса укроет его от глаз немецких танкистов. Гранату пришлось бросать с критического расстояния. Он видел, как она закувыркалась в сторону танка и, падая, понял, что не добросил. Раздался взрыв, и взрывная волна отбросила его на несколько шагов, перевернула на спину. Грязью залепило лицо. Он встал на ноги, протер рукавом глаза и увидел, что его граната действительно взорвалась, не долетев до танка нескольких метров. Танк резко развернулся. Теперь он, как обозленный зверь, увидел своего врага и разглядывал его. Гранаты у младшего лейтенант больше не было. Пистолет… В заляпанной грязью кобуре он нащупал рукоятку «ТТ». Танк покачнулся и двинулся на него всей своей громадой. Зверь понял, что враг в его власти и теперь он поступит с ним так, как должен сильный поступить с тем, кто по причине своей слабости просто недостоин жить. Пулеметы его молчали. И Старцев догадался, как он сейчас умрет. Бежать было уже бессмысленно, слишком поздно. Он все же оглянулся, скорее машинально – от своей траншеи он отполз все же далеко. Можно было сделать несколько выстрелов из пистолета. Чтобы умереть с оружием в руках. Да, именно так, подумал он и с радостью, мгновенно охватившей его, почувствовал, что силы у него для этого есть. Он не побежит! Пистолет все не шел из кобуры. И вдруг он почувствовал, что кто-то толкает его в спину и что-то сует в руку. Старцев оглянулся. Рядом стоял санинструктор. В руках у него была противотанковая граната. Это была вторая граната, которую он оставил в нише своей ячейки. Значит, все это время ефрейтор Федотов полз, перебегал от бугорка к бугорку, от воронки к воронке, не отставая от него, своего командира.

– Федотов, запомни, как это надо делать! – крикнул он, поставил гранату на боевой взвод и, когда до танка осталось шагов десять, бросил гранату. Теперь он рассчитал все: и расстояние, и скорость, с которой танк мчался на них, и остаток своих сил. Граната, кувыркаясь, упала точно под гусеницу.

Взрывом их смело в воронку. Танк резко развернуло и, разматывая по стерне гусеницу, он закрутился, как зверь, которому пуля попала в пах, и начал оседать набок. Бронебойные пули тут же защелкали по его боковой броне. Зверь был еще жив. Он развернул хобот башни и дважды выстрелил в сторону первого взвода. Но бронебойные пули еще чаще и яростнее заскрежетали по его броне. Звякнула створка бокового башенного люка, и оттуда высунулась голова в черном кожаном шлеме.

– Командир! Командир! – тормошил ефрейтор Федотов взводного.

Младший лейтенант неподвижно лежал на дне неглубокой воронки. Тогда санитар нащупал его кобуру, вытащил пистолет и прицелился в кожаный шлем. Выстрелил дважды. Шлем исчез. И тотчас из люка начало вытягивать наружу черный дым. Бронебойщики, видимо, все же залепили ему внутрь. Распахнулся верхний люк, и с башни на стерню кубарем скатился человек. Комбинезон на нем горел. Человек катался по земле и кричал так, как кричат в последние мгновения жизни. Ефрейтор Федотов ждал следующего. Но больше из танка не выскочил никто. Тогда он обрезал ножом кожаный ремешок, соединявший пистолет командира с его ремнем, сунул его за пазуху и потащил обмякшее тело младшего лейтенанта к окопам.

Третий танк тем временем миновал линию окопов на стыке взводов, прошелся вдоль траншеи и пошел к позиции «сорокапятки».

Какой по счету это был снаряд, третий, четвертый или пятый, бронебойщик Колышкин уже не знал. Менять позицию было поздно. То, что танк засек их окоп и теперь добьет шестым или седьмым снарядом, стало очевидно. И Колышкин, глядя, как рухнул на колени и начал креститься в углу окопа его второй номер, уже смирился со своей гибелью. В конце концов он неплохо сегодня стрелял. Но танк, с которым он вступил в единоборство, сейчас покончит с ними и пойдет дальше. Почему не стреляют артиллеристы?

Когда они откопали друг друга и выглянули в поле, два танка горели напротив окопов третьего и четвертого взводов. От третьего остался только черный след на стерне. След пересекал линию окопов и уходил к опушке. Именно там стояло противотанковое орудие. Оно-то, как показалось бронебойщикам, и добило второй танк.