Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Черногуз был беспощаден ко всем, к себе — в первую очередь. Такой характер всегда вызывает невольное уважение. Я ему верил, но обещать, что Караулов появится в бандитском логове, не мог.

— Таких дел я один не решаю.

— И то правда. Обмозгуйте у себя… Надумаете, дашь знак. А как, я тебе растолкую опосля. Но не через твоего песенника. Дурашка он: всем, кто видел, на удивление привез на своем коне на базу чужака! А надобно было открыто, пароконно, пароль Соловей знал. Сделай ему внушение. А сейчас тебе следует улепетывать. Мои хлопцы проводят к Чухлаевской любушке, подосвиданькаешься с нею — и в путь. Да приструни Соловья, дурья он голова, себя и других подведет, — Черногуза, видимо, очень настораживало поведение Лени, коль вновь заговорил о нем.

Вот так я получил предметный урок по организации оперативной работы от начальника штаба чухлаевской банды.

Свидание с Надеждой было коротким. Договорились, что она подумает несколько деньков и даст знать. Леню я отчитал за непродуманные действия, за неподготовленную операцию. Да и Савон Илларионович, опытнейший-то чекист, тоже дал маху, не проконтролировал до конца все действия молодого, горячего парня.

Провожая меня, Надежда допытывалась, о чем я толковал со Степаном Степановичем.

— Умный мужик, даже Филипп Андреевич его побаивается. А нам с тобою он не поверил, по глазам видела…

— С таким молчуном поговоришь, — успокаивал, я Надежду. — Объехали посты — словом не обмолвился. Потом завел к себе, угостил водкой и велел убираться прочь, в этих местах больше не появляться. Говорит: «Попадешься, заставлю собственное мясо жрать».

— Нет, — возразила Надежда, — он не злой. А уезжать надо.

Когда Караулов узнал о сложившейся в банде ситуации, он загорелся идеей погутарить с чухлаевцами об амнистии по душам.

Но так запросто, как я, он не мог отправиться в бандитское логово: командиру отряда на такую операцию необходимо было получить особое разрешение от окротдела ГПУ. Этот отдел лишь недавно был создан при исполкоме, практики работы в новых условиях, по существу, не имел. В ходу была крылатая фраза: «Строгое соблюдение революционной законности». А как все это должно выглядеть на деле?

В окротдел поехал комиссар, а мы с Карауловым стали готовить операцию. Прежде всего навели справки о Черногузе. Вернулся наш человек из Степановки, доложил: «Действительно, у Степана Черногуза в хате одиннадцать душ детей, все девки. Заправляют ими две бабы. Отец Черногуза умер. Прибыл в село продотряд, и что-то там вышло… Сам Черногуз служил в Красной Армии, имеет награду: именное оружие за храбрость. Где он сейчас — никто не знает».

Вскоре из окротдела возвратился комиссар. Вместе с ним прибыл уполномоченный ГПУ. Он долго расспрашивал меня, Караулова, комиссара, разбирался во всех операциях, которые провел чоновский отряд против банды. Остался недоволен. Мой рассказ о Черногузе выслушал с сомнением.

— Уж больно ты, Дубов, расхвалил своего родича. Поверить тебе, так он ангел с крылышками. Такого следует представить к ордену.

На задуманную нами с Карауловым операцию уполномоченный добро не дал.

— Нужна более тщательная подготовка, вы и так уж больно долго панькаетесь с бандой, а вам бы давно пора покончить с чухлаевщиной.

Караулов, обиженный несправедливой оценкой, начал было доказывать, что чухлаевская банда многочисленнее нашего отряда, гораздо лучше вооружена, у нас не хватает патронов, продовольствия для бойцов, фуража для лошадей, но оперуполномоченный и слушать не хотел.

— На вашей стороне пролетарская солидарность крестьян. Бандитизм в нынешних условиях потерял всякую политическую платформу. А вы тут с Дубовым разводите антимонию насчет соотношения сил.

Он уехал. Собрались мы на совещание. Иван Евдокимович Караулов твердил одно:

— Надо мне идти, другого такого случая может не подвернуться. Снимется банда с места, подастся в сторону границы, тогда ищи-свищи ветра в поле.

Комиссар колебался:

— Уполномоченный согласия не дал.

— Но и не запретил! — кипятился Караулов. — Разоружим банду, и тогда никто нас не осудит.

Уходили дни, надо было принимать решение.

Мы выставили в условленном месте вешку. К вечеру появились четверо провожатых.

Попрощались мы с Иваном Евдокимовичем. Он даже не снял красного околыша со своей знаменитой кубанки.

Пятеро всадников скрылись в густом лесу, а я еще долго прислушивался, как похрустывают сухие сосновые ветки под копытами лошадей. На душе было тяжело. Сам отправлялся в этот же путь, никаких дурных предчувствий не ведал. А тут сосет под ложечкой.

Караулов должен был вернуться на следующий день. Ну что там прохлаждаться? Растолковал политику партии и правительства, раздал листовки-воззвания с текстом об амнистии…

Мы выставили дальние дозоры, привели отряд в боевую готовность: мало ли чего…

В условленное время Караулов не вернулся. И на второй день его не было, и на третий. У меня в голове роились самые черные мысли. А тут еще подлил масла в огонь оперуполномоченный. Он вновь появился в отряде и дал всему свою оценку: «Непродуманность действий…», «Отсутствие чекистского чутья!», «Заигрывание с бандитами!», «За такое надо отдавать под ревтрибунал!».

Я не выдержал и сказал ему:

— Вместо того чтобы говорить умные слова, посоветовали бы что-нибудь дельное, годное на нынешний случай.

За эту горячность меня отчитал комиссар.

Комиссар учился до революции в Московском университете и прививал нам с Карауловым хорошие манеры. Мы его любили, но считали чудаковатым интеллигентом.

На четвертый день один из бойцов привел в штаб перепуганную женщину лет тридцати пяти.

— Товарищ Дубов, послушайте, что она торочит. Муж у нее в банде, носила ему чистое споднее, вот вернулась.

Из путаного, сбивчивого рассказа женщины можно было понять одно: «Банда замучила самого главного чекиста».

— Да кто он? Как выглядит? — спрашивали мы у женщины.

Увы, она все знала с чужих слов.

Погиб Караулов… Самый главный чекист — это он.

Оперуполномоченный пригласил меня «на беседу».

— Я, Дубов, полистал твое личное дело и не нашел, где ты предупреждаешь, что твой сродственник руководит бандой.

Поясняю:

— Родственник-то он мне — десятая вода на киселе, я о таком и сам не знал, пока банду не проведал. Но мне думается, что он в гибели Ивана Евдокимовича не виновен. Выясним, что к чему, тогда и будем судить-рядить.

— И рядить будем, и судить будем, уж так это черное дело не обойдется. А пока на всякий случай сдай-ка ты оружие, — потребовал оперуполномоченный. А когда мой наган очутился в его руках, сказал: — Ты Караулова послал на верную гибель. Был в логове банды, а родственные чувства помешали тебе трезво оценить оперативную обстановку.